Из тьмы. Немцы, 1942–2022 - Франк Трентманн

Импульс, стоящий за таким “ревизионизмом”, довольно легко понять, но реальность в итоге взяла верх. Пастырские послания призывали паству принять страдания и их божественную искупительную цель. С этой точки зрения даже невиновные немцы должны были признать коллективную ответственность, а изгнанные несли Божий суд от имени всего немецкого народа. Следуя по стопам Христа, они приближались к Богу. В эти годы десятки тысяч отправились в паломничество за духовным утешением и руководством. Одно из них состоялось в Швебиш-Гмюнде под Штутгартом 15 октября 1947 года, в день святой Ядвиги Силезской, когда 8 тысяч человек пришли послушать Паулюса Сладека, священника-августинца из Судетской области. Они не забудут преступлений нацистов, сказал он им, и они знают, что им как нации придется за них заплатить. Однако это не оправдывает новые преступления против человечности, от которых они пострадали. Тем не менее они должны были быть реалистами. В ближайшем будущем возвращение на восток представляется “безнадежным”. Их “Heimat остался далеко позади”, и им нужно “создать новый Heimat для себя”87.

Протестантские священнослужители направляли аналогичные послания своей рассеянной пастве. В циркулярных письмах общине пастор из Восточной Пруссии призывал своих собратьев-беженцев принять страдания как божественный приговор за отсутствие веры в Германию, распространившееся задолго до нацистов. И Бог в итоге явит им милость. Единственный путь вперед, как учило Евангелие, – это примирение, а не ненависть. Многие беженцы, с которыми пастор разговаривал, писал он в 1950 году, соглашались с тем, что, “несмотря на всю человеческую злобу и насилие, исход из Heimat – это повеление Бога и, следовательно, должно быть благословением”. Пастор предостерегал паству против тех, кто только рождал “ложные надежды”88.

Эти голоса снова сместили акцент с поляков и союзников на отношения между вновь прибывшими и их оседлыми соседями. Бог призвал их домой. Теперь им нужно было добиться того, чтобы принимающая сторона в Германии отнеслась к ним как к равным и помогла встать на ноги. Их солидарность в страданиях должна была стать сообществом взаимопомощи для всех немцев. В ходе этого процесса вопрос о вине трансформировался. Вместо того чтобы спрашивать: “Кто виноват?”, сказал глава Evangelisches Hilfswerk в Вюртемберге, им следует спросить: “Что мы должны друг другу как христиане?”89

5 августа 1950 года, через пять лет после Потсдамского соглашения, различные землячества подписали “Хартию немецких изгнанников”90. Она отстаивала право на Heimat как фундаментальное право человека, которое дано Богом и отнято у них. Хотя они и не отказывались от претензий на свои старые земли, они отказались от “мести и возмездия” и обязались работать над объединением Европы и восстановлением Германии. Взамен они хотели равного обращения с гражданами в повседневной жизни, справедливого распределения издержек войны и интеграции всех профессиональных групп в новый Heimat. Это был компромисс, достаточно емкий для большинства: и тех, кто признавал, что восточные территории потеряны навсегда, и тех, кто цеплялся за идею, что Силезия и Восточная Пруссия по праву остаются Германией.

Что же касается их нового Heimat, то географическая судьба означала, что наибольшее количество беженцев прибыло либо в землю Шлезвиг-Гольштейн на севере, либо в Баварию на юге. В основном это были сельские регионы. Сотни тысяч людей застряли там отчасти потому, что Западная Германия представляла собой систему федеральных земель, и многие из них отказывались разделить бремя, поскольку им и так хватало забот с разбомбленными городами; их аргументом было: сначала – новые дома, затем – новые люди.

Зимой 1951–1952 годов четверть миллиона изгнанных находилась в лагерях или временных приютах в земле Шлезвиг-Гольштейн, и многим это успело надоесть. Федеральное министерство дало много обещаний, но в прошлом году ему удалось переселить только 20 тысяч из прибывших. Остальные же угрожали самостоятельно отправиться в большой “поход” на юг, если правительство наконец не придет им на помощь. “Мы подобны ручьям”, предупреждало одно из стихотворений: мы неудержимы и готовы “затопить ваш порядок”91. К весне в “поход” собралось более 30 тысяч человек, а местные фермеры добровольно предоставили повозки и лошадей. В путь были готовы отправиться люди, некогда преодолевшие замерзшую Балтику, поэтому второй исход, теперь уже в Южную Германию, должно быть, выглядел в их глазах как увеселительная прогулка.

Многие письма желающих присоединиться к походу были полны отчаяния. Рихард Роде потерял ногу на войне и застрял на берегу недалеко от Хусума. “Я часто стою на илистых отмелях и кричу о своем горе, но никто не помогает”92. Он был из Восточной Пруссии. Его жена жила в лагере для интернированных, прежде чем оказаться в Люденшайде, в 500 километрах от него. Сын, депортированный в Россию, вернулся и теперь работал чернорабочим на пароходе. С Рихардом оставалась его четырнадцатилетняя дочь. Все, чего он хотел, – это нормальную семейную жизнь, а для этого ему нужен был нормальный дом. Если будет необходимо, он пойдет на костылях. Другие жаловались на то, что застряли “в подвале, где не было ни единого луча солнечного света”, а также на местный “туманный климат”, который делал их астму и ревматизм невыносимыми. Но преимущественно люди страдали от безнадежности жизни в глуши, без работы, без будущего и без разрешения на переезд. Их будто похоронили заживо. “Мы не слишком хорошо знакомы с сельским хозяйством”, – написала одна семья. Им платили гроши, и они хотели переехать в городской Рур или Вестфалию – “прежде чем мы отправимся к черту”. Особенно сильно пострадали пожилые люди, инвалиды и вдовы с детьми. Отец – инвалид войны чувствовал себя полностью игнорируемым властями: изгоняя таких родителей, как он, в отдаленные деревни, они лишали их талантливых детей возможности посещать среднюю школу. Клерк умолял: все, что он хотел, это чтобы его отправили в маленький городок, чтобы он мог жить независимо и больше не быть обузой для государства.

Комиссии по переселению отправили делегатов из других земель в Шлезвиг-Гольштейн, где те отобрали молодых людей с наибольшим трудовым потенциалом. “Социальный багаж” стариков, инвалидов, матерей и больных проигнорировали. Местный мэр сравнил ситуацию с “рынком рабов”93.

Но в итоге идея отправиться в великий “поход” заглохла. Под давлением федеральное правительство ускорило программу переселения, построило больше новых домов и заставило земли принимать пенсионеров и менее трудоспособных людей. К концу 1952 года было переселено полмиллиона, а в следующем году – еще четверть миллиона94.

Изгнанники сталкивались с множеством неудобств, особенно в сельской местности. В Баварии многие беженцы, приехавшие из городов и поселков Богемии, застряли в небольших сельских поселениях. Большинство были