Пылающий берег (Горящий берег) - Смит Уилбур

— Прости, дружище.

У осиротевшего малыша не было ни одного шанса выжить: пуля, которую Лотар всадил в маленькую голову, сделала его смерть милосердно легкой.

Склонившись возле мертвой кобылицы, он высвободил черное раздутое вымя из-под задних ног. Удалось надоить половину фляжки теплого молока, которое было желтым от жира и больше походило на сливки. Лотар разбавил его таким же количеством теплой воды, а затем сложил оторванный от рубашки кусочек ткани и смочил ее в получившейся смеси.

Мальчик брыкался и пинался, отворачивая голову, но Лотар терпеливо пытался влить ему в рот хоть каплю молока.

— Это пока что единственное блюдо в нашем с тобой меню.

И тот вдруг понял, что от него требуется, и стал ловить губами стекавшую с ткани белую струйку. Молоко бежало по подбородку, но что-то попадало и в горло; он начинал нетерпеливо орать каждый раз, когда Лотар заново смачивал тряпочку.

В ту ночь они спали вместе. Лотар проснулся еще до рассвета, разбуженный требовательным голодным ревом. Накормил малыша оставшимся с вечера молоком зебры, а потом нагрел на костре кувшин воды и вымыл.

Солнце уже взошло. И он отпустил ребенка на траву. Едва тот очутился на земле, как устремился ползком к лошадям, звонко смеясь от восторга.

В груди у Лотара сжалось. Взяв мальчика на руки, как это бывало с его собственным сынишкой, усадил на спину лошади. Восторгу не было конца. Юный жокей молотил маленькими ножками по бокам лошади, заливаясь радостным смехом, так что та повернула морду, прядая ушами.

— Мы сделаем из тебя наездника, прежде чем ты научишься ходить, малыш, — улыбнулся вдруг с нежностью Лотар.

Но когда подошел к носилкам и попробовал осторожно разбудить Сантен, выражение лица стало тревожным и обеспокоенным. Сантен все еще была без сознания, а когда он приподнял шинель, чтобы осмотреть ногу, голова девушки заметалась по шкуре. Нога посинела и распухла, а вокруг шва запеклась кровь.

— О, Господи, какой ужас, — прошептал Лотар и начал искать выше по бедру следы гангрены, но ничего не обнаружил.

И все-таки его ожидало маленькое неприятное открытие: Сантен нуждалась теперь в таком же уходе, что и ее сынишка.

Быстро раздеть девушку не составило никакого труда, ибо ничего, кроме накидки на шкуры и коротенькой парусиновой юбки, на ней не было. Глядя на нагое тело, Лотар постарался остаться совсем равнодушным и просто выполнить необходимые обязанности по уходу за больной, однако сделать это оказалось выше сил.

До настоящего момента все его представления о женской красоте зиждились на уверенности, что мягкие округлые формы матери, а затем и жены Амелии, вполне в стиле Рубенса, неотразимы. Теперь они разом перевернулись. Женщина, лежавшая перед ним, была худой, как породистая гончая, с впалым животом, под тонкой кожей которого просвечивали крепкие мускулы. Ее кожа, даже там, где не коснулись лучи солнца, была цвета густых сливок, а не белой, как молоко. Волосы на теле не светлые и пушистые, но густые, темные и курчавые. Никаких ямочек на длинных стройных ногах не видно, пальцы не проваливались в привычные обильные телеса, а гладили выносливое, загоревшее под солнцем пустыни тело, шелковистое, как отполированный тик.

Лотар силился не думать об этом, пока с невероятной осторожностью переворачивал Сантен на живот, но когда увидел ее круглые, крепкие и белые ягодицы, похожие на два чудесных страусиных яйца, внутри у него заныло, всего затрясло, будто в лихорадке. И уже не помнил, как закончил мыть девушку.

Никакого отвращения при этом не почувствовал, это было так же естественно, как и мытье ребенка. Снова завернул Сантен в шинель и присел возле нее на корточках, чтобы до мельчайших подробностей рассмотреть лицо.

И опять оказалось, что черты ее лица никак не соответствовали его представлениям о женской красоте. Эта шапка густых, курчавых темных волос живо напомнила ему африканок; черные брови вздымались слишком круто, подбородок упрямо задирался. Вообще в этом лице столько решительного своеволия, что невозможно сравнивать с мягкой уступчивостью всех знакомых ему прежде женщин. И хотя сейчас лицо Сантен было расслаблено, Лотар все равно читал на нем следы и отметины невероятных страданий и перенесенных мук, возможно, таких же, как его собственные. Легким движением коснувшись смуглой теплой щеки, он ощутил какую-то непостижимо фатальную близость к этой женщине, словно так было предназначено судьбой с того самого мига, когда мельком увидел ее много месяцев тому назад. Он резко замотал головой, раздражаясь от своей минутной слабости и нелепой сентиментальности.

— Я ничего не знаю о тебе, а тебе ничего не известно обо мне, — пробормотал с досадой, быстро оглянувшись по сторонам и с некоторым чувством вины увидев, что малыш заполз прямо под ноги лошадей. Радостно взмахивая ручонками, он хватал их за подрагивавшие ноздри, пока животные с любопытством наклоняли к нему свои морды и принюхивались.

Ведя под уздцы грузовую лошадь, с ребенком на руках Лотар добрался до фургонов к вечеру того же дня.

Сварт Хендрик и слуги выбежали навстречу, сгорая от любопытства. Лотар распорядился:

— Я хочу, чтобы для этой женщины соорудили отдельную хижину, рядом с моей. Накройте соломой крышу, а по бокам повесьте парусину, чтобы ее можно было приподнять и чтобы продувало ветерком. К вечеру все должно быть готово.

Он отнес Сантен на свою узкую походную кровать, снова выкупав ее и надев длинную ночную рубашку, которую передала Анна Сток.

Девушка так и не пришла в себя, хотя однажды открыла глаза. Но взгляд был блуждающим и отсутствующим, она пробормотала что-то по-французски, но Лотар не смог разобрать слов.

— Вы в безопасности, — прошептал он. — Вы с друзьями.

Зрачки реагировали па свет, и это обнадеживало, но затрепетавшие веки снова закрылись, Сантен провалилась в беспамятство, а может быть, в глубокий сон, так что пришлось позаботиться о том, чтобы ее ничто не разбудило.

Имея в распоряжении свою полевую аптечку, он смог теперь заново перевязать раны и щедро смазать их мазью, рецепт которой знал от матери. Она лечила от всех болезней сразу.

В это время проснулся малыш, громко возвестив о том, что проголодался. В лагере была коза. Усадив мальчугана к себе на колени, Лотар начал кормить его разбавленным водой козьим молоком. Потом попробовал покормить и Сантен, приложив к губам чашку с теплым бульоном, но она чуть не захлебнулась. Отказавшись от этой мысли, Лотар перенес девушку на кровать, сооруженную из натянутой шкуры, разрезанной на полосы, с овечьим матрасом, накрытым свежей простыней. Сына положил рядом с матерью и ночью несколько раз вставал, чтобы посмотреть, как они.

Уже перед самым рассветом провалился наконец в сон, но был почти моментально разбужен.

— Что такое? — Он машинально потянулся за ружьем, лежавшим в головах.

— Быстрее! — возле уха прозвучал хриплый голос Хендрика. — Животные встревожены. Я думал, что это лев.

— А что это на самом деле было? — вскипел Лотар. — Говори, не тяни!

— Это не лев, а нечто гораздо худшее! Вокруг лагеря всю ночь кружили дикари-саны. Думаю, что они хотели угнать скот.

Лотар опустил с кровати ноги и полез за сапогами.

— Варк Яан и Клайн Бой вернулись? С большим отрядом было бы легче поймать их.

— Нет еще, — покачал головой Хендрик.

— Ладно, будем охотиться вдвоем. Седлай лошадей. Мы не должны позволить маленьким желтым дьяволам уйти слишком далеко.

Встав с кровати, проверил, заряжено ли ружье, потом стянул с постели овечью шкуру и вышел из хижины, поспешив туда, где поджидал его Хендрик с лошадьми.

О-хва не мог заставить себя приблизиться к лагерю чужаков ближе чем на двести шагов. Даже на таком расстоянии незнакомые звуки и запахи, доносившиеся оттуда, пугали его. Звенящие удары топора по дереву, лязг металлического ведра, блеяние козы — все это заставляло вздрагивать; запах парафина и мыла, кофе и шерстяной одежды раздражал нюх; что же касается мужских голосов, в которых слышались непривычные интонации и резкие шипящие звуки, то они наводили на О-хва такой же ужас, как и шипение змеи.