Лантерн. Наследники - Татьяна Нефедова

Ознакомительный фрагмент

К началу войны, в августе 1870 года Германия располагала отлично организованной и самой мощной в Европе армией, а также современной дальнобойной артиллерией, которую производили заводы Круппа. Французы имели серьезное превосходство в легком вооружении, но в их армии царил хаос, а планы их генералитета были бесконечно далеки от реальности.

Одерживая победу за победой, уже в середине сентября прусская армия осадила Париж. Ни одна из попыток французов прорвать блокаду изнутри и снаружи не увенчалась успехом. В конце января 1871 года Париж капитулировал, в начале марта между воюющими сторонами было заключено перемирие, а в мае во Франкфурте был подписан мирный договор. Ценой мира для Франции стала потеря Эльзаса и Лотарингии, а также громадная контрибуция в размере пяти миллиардов франков.

Франко-прусская война имела чрезвычайно серьезные последствия для Европы. В сентябре 1870 года был смещен с престола последний французский монарх Наполеон III и создана Третья французская республика, просуществовавшая до 1940 года, а в январе 1871 года Отто фон Бисмарк и кайзер Вильгельм I провозгласили создание Германского рейха — государства, развязавшего в XX веке две мировые войны.

— Даже после окончания войны я до самого лета не работала обнаженной, — продолжала незнакомка, поежившись, — потому что ни в одной мастерской на Монмартре не было ни дров, ни угля. А ты жил в маленькой каморке, на собственное ателье денег не было, и тот художник предложил тебе работать вместе. Помнишь?

Алекс неопределенно кивнул. «Значит, она принимает меня за русского художника, с которым познакомилась в Париже, — понял он. — Интересно…»

Еле заметного движения головы оказалось достаточно, чтобы ее подбодрить.

— Вы были сумасшедшими! Вокруг творился кромешный ад, а вы писали свои картины. Когда ты ушел, русский рассказал о тебе немного — что ты получил пенсион от вашей Академии художеств, потому что был лучшим студентом и заслужил Большую золотую медаль. И что на эти деньги ты решил продолжить образование в Париже и приехал как раз накануне войны.

В ее голосе звучала гордость.

— Я позировала многим художникам, в том числе русским. Ты знаешь, в Париже большая русская колония, очень много студентов и людей искусства. Но тогда я впервые увидела человека, который получил Большую золотую медаль.

Она тихонько рассмеялась.

— Я понятия не имела, что это значит! Мне представлялась огромная медаль из чистого золота, и я не могла понять, как человек, который обладает таким богатством, может быть таким бедным. Теперь-то я знаю, что ваш пенсион — гроши, прожить на которые в Париже было практически невозможно, а ведь вам еще нужны были холсты и краски. Даже местные художники тогда редко продавали свои работы, что уж говорить о вас, иностранцах, которых никто не знал! Как же звали русского, который нас познакомил? Ты правда не помнишь? Странно, вы были друзьями! Он сказал мне: «Жозефина, малышка, запомни имя этого парня — Николя Воронецкий. Он обязательно станет знаменитым!»

Благодаря ее последней фразе они оба обрели имена. «Значит, ее зовут Жозефина, а меня она принимает за Николая Воронецкого. Не помню такого русского художника. Видимо, знаменитым он так и не стал, — подумал Алекс — Ладно, посмотрим, что будет дальше».

— Я постоянно думала о тебе. Какой ты, наверное, талантливый и умный, раз тебе дали Большую золотую медаль. И хорошо воспитанный. Ты разговаривал со мной так, будто я не восемнадцатилетняя девушка, которая приехала в Париж на заработки, а знатная дама — графиня или герцогиня! После первой встречи я еще несколько раз позировала тебе и твоему другу. Всегда бесплатно, только чтобы снова с тобою встретиться.

Алекс лежал на спине, изучая знакомую трещину в потолочной балке — так легче было воспринимать происходящее. Он не мог решиться не только заговорить, но даже встретиться с Жозефиной взглядом. И смотреть на ее обнаженную грудь ему по-прежнему было неловко. Он чувствовал тепло ее тела рядом, слушал тихий голос и не понимал, что делать. Не было ничего невозможного в том, чтобы обнаружить себя в постели с девушкой. Подумаешь! Но с беременной женщиной?!

«Еще чего!»

В нем бурлило негодование, однако фантастическая история совместного прошлого, которую рассказывала Жозефина, захватывала его все больше.

— Потом правительство подписало мир с Пруссией, зима закончилась. Мы с тобой встречались тайком от всех. Ты не хотел портить мою репутацию! Забавно! По правде говоря, никому не было дела до моей репутации. Помнишь, как мы пробирались в твою мансарду?

Она счастливо засмеялась, уткнувшись лбом в плечо Алекса.

— Мы с тобой специально возвращались поздно, уже в темноте, чтобы никого не встретить. Ты стучал в дверь железным кольцом, которое висело на ручке, и кричал «Откройте, пожалуйста!» Месье Густав, швейцар, дергал за шнур, который тянулся от дверной щеколды в его комнату — ему было лень вставать с кровати каждый раз, когда кто-нибудь возвращался. Ты на ощупь находил свечку, которую утром оставлял у входа, зажигал ее и мы пробирались к тебе по лестницам и коридорам. Они были такие узкие, что жильцы с трудом могли разойтись вдвоем.

Жозефина вздохнула. Она перебирала воспоминания о трудных днях, как любимые драгоценности.

— Очень важно было достаточно громко выкрикнуть свою фамилию, проходя мимо комнаты месье Густава, чтобы он знал, кто вошел! Иначе швейцар с проклятиями выскакивал в коридор и потом долго кричал на весь дом все, что думал о беспутных девицах, которые таскаются по ночам в комнаты к одиноким мужчинам.

Она замолчала. Алекс осторожно повернул голову — положив голову на согнутый локоть, другой рукой Жозефина поглаживала живот. Ее взгляд был обращен будто бы внутрь, к младенцу. В груди Алекса шевельнулось незнакомое чувство. Если он и думал о детях до нынешнего момента, то лишь в том смысле, как уберечься от их появления. Сейчас, вопреки здравому смыслу, вид этой женщины, беззвучно баюкавшей не рожденное еще дитя, пробудил в нем инстинкт, названия которому Алекс пока не знал, но ощущал как теплую, безотчетную радость.

Жозефина улыбнулась.

— Малыш шевелится!

Она снова умолкла, а затем уже совсем другим тоном сказала:

— Надеюсь, войны и революции обойдут наше дитя стороной. Не хочу, чтобы он видел то, что пришлось пережить нам — и во время войны, и в дни Коммуны, и после нее.

Провозглашение Парижской Коммуны произошло на фоне не прекращавшейся во Франции политической борьбы, которая особенно обострилась во время Франко-прусской войны. И все-таки, несмотря на революционный фон, последним толчком к восстанию послужили события чисто экономического характера.

Для обороны Парижа, осажденного прусской армией, осенью 1870 года