Цикл романов "Анжелика" Компиляция. Книги 1-13" (СИ) - Голон Серж

Ей вдруг захотелось шутливо ущипнуть его за кончик носа и сказать: «Вы, сударь, грубиян».

Чтобы он понял, наконец, что, даже находясь при исполнении своих служебных обязанностей, красивый молодой человек не должен до такой степени забывать о вежливости, не говоря уже о снисходительности, которую женщина вправе от него ждать. Увы! Он, казалось, забыл правила игры… если когда-нибудь и знал их. Пытаясь понять причину его поведения, Анжелика задавала себе вопрос: злодей он или просто-напросто дурак?

С претензиями, это уж точно. Он продержал ее просто так на пороге дома, даже не извинившись. Прибежавшие Онорина и Керубин стояли рядом, подняв на господина Тардье свои недовольные мордочки. Анжелика уже предвидела тот момент, когда Онорина убежит, чтобы вернуться с палкой в руках и с криком: «Я его сейчас убью».

— Не впутывайте в это дело господина де Виль д'Аврэя, — попросила Анжелика. — Он так великодушно отдал в мое распоряжение свой дом, что мне не хотелось бы его беспокоить по пустякам. Куда я должна заплатить?

— А, так вы заплатите? За противопожарную полосу?

— Да, это вам я должна заплатить эти пять ливров, господин судебный исполнитель?

— Нет! Господину Карбонелю. Он должен зарегистрировать вашу уплату.

— А где мне его найти?

— В канцелярии суда Большого Совета.

— Я сейчас же туда отправлюсь… Вам теперь придется искупить тяжкую вину. Вы явились препятствием на пути моей вечной души.

— Что… что вы хотите этим сказать? — пробормотал он, заикаясь, ошеломленный и на этот раз потерявший свою самоуверенность.

— Из-за вас я пропустила утреннюю службу. В соборе.

— Мадам, не могли бы мы быть вам полезны? — услышала она позади себя голос господина де Барданя. Вместе с господином де Шамбли-Монтобаном они только что вышли из своего особняка, где накануне пировали до глубокой ночи.

— Нет, нет, прошу вас… Пойдите лучше в церковь, замаливать ваши грехи. А я иду платить пять ливров штрафа, к великой радости господина Тардье.

И она побежала вниз по улице, держа за руку Онорину, которая не пожелала остаться дома.

Ее сопровождал лишь Пиксаретт в своей шкуре черного медведя, и на некотором расстоянии индейцы из лагеря со своими собаками, которые, едва завидев дога господина де Шамбли-Монтобана, как блохи прыгали в разные стороны. По правде говоря, Анжелика радовалась любой возможности познакомиться с неизвестными ей сторонами жизни в Квебеке.

Здание канцелярии королевского суда находилось позади собора, на полдороги от площади Оружейников и резиденции губернатора. Окна канцелярии выходили на реку и находились как раз над расположившимся внизу лагерем гуронов. Лет десять-двенадцать тому назад в этом месте был устроен постоянный лагерь, где собрались те индейцы-гуроны, которым удалось спастись от постоянных кровавых расправ, учиняемых ирокезами. В этом лагере остатки племени гуронов находились под защитой Ононцио — так они называли всех губернаторов, являющихся представителями французского короля.

На этом клочке земли, находившемся одновременно вблизи и от резиденции епископа, и от собора, и от замка Святого Людовика, они чувствовали себя под защитой и молитв, и пушек.

Вот почему внутри помещения канцелярии стоял странный запах, состоящий из запаха костра, медвежьего жира и кукурузной похлебки и в то же время привычного для этих мест запаха чернил и бумажной пыли. И лишь благодаря этому аромату индейского лагеря, проникавшему через окна внутрь помещения, сразу становилось ясно, что вы находитесь в Канаде, а не во Франции. Во всем остальном обстановка в точности воспроизводила ту мрачную казенную атмосферу, которая царила в подобных канцеляриях, расположенных вокруг Дворца Правосудия на берегах Сены.

Никола Карбонель, секретарь канцелярии, с глубочайшим уважением относился к той должности, которую он занимал, и с почти религиозным рвением выполнял все распоряжения королевского прокурора Ноэля Тардье, как то: собирал налоги, штрафы и прочие денежные сборы, пополняя тем самым государственную казну и способствуя строгой финансовой дисциплине, необходимой в каждом респектабельном и процветающем обществе.

Его деятельность наложила на его поведение и внешность особый отпечаток: он носил всегда строгий темный костюм, несмотря на то, что он и не начинал лысеть, его голову прикрывала ермолка, он всегда сутулился, как бы согнувшись под тяжестью, и, наконец, в зависимости от того разговора, который он вел, он мог то казаться глуховатым, то вдруг начинал все хорошо слышать.

Жесты его были медлительны, и он казался рассеянным, но очень быстро обнаруживалось, что он мгновенно становился весьма ловким и расторопным, как только необходимо было составить протокол или подписать разрешение на обыск.

— Итак, вы платите? — осведомился он, принимаясь затачивать одно из десяти гусиных перьев, лежащих перед ним на столе.

— Да, — сказала Анжелика, доставая кошелек. Но внимательно ознакомившись с делом, мэтр Карбонель заявил, что так просто все не получится, что она должна заплатить только два с половиной ливра, а Виль д'Аврэй, будучи владельцем дома, остальную сумму и, кроме того, дать письменное объяснение по поводу отсутствия противопожарной полосы.

Анжелика вышла на Соборную площадь как раз в то время, когда кончилась утренняя месса. Подошедший к ней Виль д'Аврэй был уже, конечно, в курсе всех событий и, разумеется, вне себя от возмущения.

— Я ничего не заплачу и ничего не поставлю на крыше. Пойдемте к Базилю, он нам посоветует, что делать. Лишь он один может образумить этих хищников.

Видя, что все собираются отправляться в Нижний город, маленькая Онорина начала внезапно плакать и цепляться за платье Анжелики.

— Хватит с меня, я тебя больше совсем не вижу, — кричала она. — Ты все время куда-то уходишь. Ты больше не играешь ни со мной, ни с Керубином. Ты занимаешься только этой маленькой сладкоежкой… Я хочу вернуться в Вапассу.

Все недовольство, накопившееся за это время в ее душе, внезапно прорвалось наружу. Последней каплей, переполнившей ее терпение, было то, что сегодня с самого утра ей пообещали к обеду напечь блины, и теперь, видя, что этот момент все отдаляется, она пришла в страшное негодование.

К тому же они находились рядом с домом Меркувилей, из распахнутых ворот которого в любой момент могла выскочить эта крошечная Эрмелина, этот гномик, которого никогда не наказывали, постоянно ищущая конфеты и сладости и особенно Анжелику.

И в самом деле, она появилась, приближаясь стремительно, как маленький эльф, не касаясь земли своими крошечными ножками, крича и смеясь, как ликующая птица.

Это уже было слишком!

Онорина завопила еще сильнее, закрыв глаза, широко разинув рот. Слезы рекой струились по ее щекам. На этот раз она, по-видимому, решила покорить Квебек, так же, как и ее мать в день приезда, но несколько иными средствами.

Ее отчаянные вопли заставили наконец взрослых замолчать.

— Я тебя теперь совсем не вижу, — повторяла Онорина сквозь слезы и начала ни с того ни с сего шепелявить, как в раннем детстве. — Ты плиходись, ты уходись! Ты все влемя в длугих домах, а я? Сто мне делить одной с этим Келубином?.. Я хотю велнуться в Вапассу. Я хотю к Балтоломью и к Тому! Посему они не плиехали с нами?

— Ты же прекрасно знаешь, что мы не могли их взять с собой сюда. Они ведь протестанты.

— Я хотю велнуться к плотестантам! — что было сил закричала Онорина.

Кричать подобное в самом центре этого папистского города было, по крайней мере, неосторожно. Они поскорее вернулись домой, закрыли все окна и двери на задвижки и засовы и, наконец успокоившись, достали большую, сковороду для блинов, смазали ее жиром и поставили на угли очага.

Чтобы, как-то развлечь свою дочь, Анжелика поднялась с ней на чердак, под самую крышу, куда вела короткая лестница. Из чердачного окошка открывалась очень далекая перспектива.

Прямо под ними находился монастырь урсулинок. Окруженный высоким забором, теперь он был у них как на ладони. Обозревая двор монастыря, где жили эти трудолюбивые женщины, проводящие все свои дни в молитвах и в работе, Анжелика и Онорина видели маленьких воспитанниц монастыря, водящих хоровод. Анжелика заметила, что танцы, по-видимому, были любимым развлечением этих детей. По большей части это были крестьянские танцы, привезенные из их родных мест: бурре, ригодон.