Иван Дроздов - Похищение столицы

Подошел к адмиралу и пожал ему руку.

Адмирал, оглушенный такой новостью, не вполне верил в нее, но все–таки и сомневаться в порядочности новых приятелей у него оснований не было. Поднялся со своего царского кресла, спросил:

— Чем еще я могу быть вам полезен?

Ответил генерал Муха:

— Мы пойдем в гостиницу и будем наслаждаться красотами здешней природы. Нам остается ждать, когда Себастьян повезет нас обратно в Тасманию.

Они дружески простились и разошлись.

В гостинице узнали, что назавтра назначена погрузка рыбы в холодильники крейсера. А когда погрузка была закончена, к ним пришел адмирал, тепло простился с новыми друзьями и сказал:

— Мы должны ложиться на свой курс. Мировой океан — это тоже Россия.

Пришел Григорий в новой зимней одежде. Катерина тронула за воротник плаща, капризно проговорила:

— Я тоже хочу такой. И сапоги на меху из шкуры белого медведя, — вот как у вас, а? На острове можно приобрести все это?

— Да, конечно. Если вы желаете, я доставлю вам в номер.

Олег усадил Григория за стол и сказал:

— Такая экипировка нам нужна всем троим. Вы скажите: сколько это будет стоить?

— Советую вам еще приобрести кожаные брюки на гагачьем меху и такие же куртки. Вы прибыли к нам надолго, вам придется у нас пожить. Нынче погода еще приличная, но близится осень. В такие дни Антарктида сатанеет и шлет на нас ледяные бури. Однако полная экипировка недешево стоит.

— Мы народ не жадный, за ценой не постоим.

Григорий назвал цену.

— Да-а, — качал головой Олег. — Дороговато. Но у нас в России говорят: жадность фраера сгубила. Мы бы не хотели, чтобы наша дама превратилась тут в сосульку.

И он пальцем тронул кончик носа Катерины. Из чемоданчика достал деньги и подал Григорию. Тот прочитал цифры на упаковке, пожал плечами:

— Но зачем же вы даете мне так много?

— А затем, что вы — русский, и мы хотим отблагодарить вас за хороший прием, и за то, что вы нам, как я надеюсь, будете тут помогать.

Григорий рассовал деньги по карманам.

— Нас тут русских трое. Мы все из Австралии и по контракту приехали на Кергелен добывать рыбу. Работа тут адская, но заработки приличные: пять–шесть тысяч долларов в месяц. Четыре тысячи отправляем на континент, а остальные тут проедаем. На жизнь таких денег хватает, но чтобы купить на континенте квартиру, учить детей в институте — такой роскоши даже и здесь не добудешь.

Григорий пристально посмотрел на Катерину, которая слушала его с грустным и участливым выражением лица. И словно бы отвечая на ее тайные думы, заключил:

— Однако, ничего. Где наша не пропадала! В России теперь много нищих и безработных, мы тоже потеряли работу — здесь же хоть и тяжело, хоть и жмет нас, давит холодом проклятая Антарктида, зато рыбка ловится, — и такая, что нигде в мире будто бы такой вкусной нет. Ну, а если уж вы так меня одарили, я пошлю деньги родным, и пусть мой тесть поедет на юг Австралии и купит там ферму. За такие–то деньги… можно купить.

Григорий пошел на склад и через час принес им одежду; она оказалась удобной и просторной, способной укрыть от самого жестокого ветра и холода, которые почти беспрерывно лютуют на этом пятачке земли. Катя первая с детской радостью облачилась в рыбацкую одежду и вместе с Григорием вышла из домика. Дождя теперь не было, но ветер, точно сорвавшись со всех якорей, бешено выл и свистел, устрашая все живое, налетал на домик, на Катю и Григория, стоявших у двери, валил Катерину с ног, точно изливал на нее недовольство за то, что она незваной гостьей вторглась в его пределы. А Катя вначале крутила головой, отворачивая от ветра лицо, но потом попривыкла и встречала его порывы спокойно.

Повернулась к Григорию:

— Вы эту погоду называете приличной?

— Неприличная — это когда холод дьявольский и ветер раза в два сильнее этого. А над островом такая снежная крутоверть поднимется, хоть святых выноси. Тогда не знаешь, что и думать: то ли природа с ума сошла, то ли твой разум помрачился. А если чуть прояснится и с неба звезды, как малые дети, синими глазками на нас уставятся, мы вылезаем из своих домиков и глазам не верим: к нам в гости айсберг, точно живое существо, приплыл. Нижней своей частью за дно зацепится и всю зиму стоит возле нас, а летом подтает, «похудеет» на сто–двести тысяч тонн и дальше поплывет к Австралии. А там солнца–то побольше — он и совсем растает. Такие вот у нас картинки.

В эту минуту из домика вышли Олег с генералом, и Григорий предложил им прогуляться в окрестностях поселка.

— Прогуляться? — удивился генерал. — Да нас ветром унесет в океан!

— Не унесет, — пообещал Григорий. — Ветер–то по здешним местам не так уж и силен. А чтобы не сбил нас с ног внезапным порывом, мы возьмемся за руки.

Они подхватили друг друга и пошли на холм. Дорожки тут или тропинки не было, и они карабкались по голым и мокрым от недавнего дождя камням. Из расщелины двух глыб вдруг показалось низкорослое кривое деревцо; подошли ближе. Береза! Матерь Божья! Так это ж наша родная береза здесь поселилась! Листочков на ней нет, цвета не поймешь какого: треплет окаянный ветрище ее голые веточки, гнется туда–сюда тоненький ствол, а не сдается, родная, стоит под ударами морозов, дождей и ураганов, — стоит наперекор всему, и выстоит, выживет, как выживает во все времена земля, ее породившая — Россия! Поднимется она выше над голыми скалами, а весной зацветет, зазеленеет под холодным солнцем, и если случится здесь русский, то остановится он в счастливом изумлении, как остановились сейчас вот эти три случайно залетевших сюда русских человека, и обнимет он ветки этого одинокого маленького деревца, и вспомнит о силе духа своих соотечественников, среди которых так пышно и на тысячи верст вокруг растет и торжествует березовый лес, ставший символом нашей милой Родины.

Сняла теплые перчатки Катерина, бережно взяла в руки холодную, дрожащую на ветру веточку, прижалась к ней щекой. И не слышит, не чувствует, как бегут по ее горячим щекам слезы. Жалко ей березоньку, и хочется обнять, и увезти с собой, и посадить под окном своей московской квартиры…

— Ну, ладно, ладно, Катюш, пойдем туда, на вершину холма.

Катя едва слышно говорит:

— Она ведь живая. Жалко мне ее.

— Жалко. И мне жалко. Но она сама выбрала себе судьбу. Она тут от Бога и пусть живет.

А Григорий все про айсберг рассказывал. И он ведь будто душу имеет. Заплывет к ним из каких–то немыслимых краев и остановится словно в изумлении. Стоит, точно корабль на якоре, а вокруг него стаи рыб кружат. Много ее становится. То ли окуньки тасманские, как и мы любопытные, то ли в щелях его прячутся от врагов, но только наш улов становится едва ли не вдвое больше.