Театр Роберта Стуруа - Ольга Николаевна Мальцева

жизнь грузинского народа, которая сама по себе театральна. О такой театральности неоднократно высказывался и сам Стуруа. Определяя в беседе с М. Биллингтоном стиль Театра им. Руставели, режиссер назвал его восходящим «к национальным качествам грузин», пояснив, что «они празднуют все великие события, будь то смерть или брак, в экстравагантной, сценичной форме; и это находит свое отражение в том, как мы играем»[339]. Но сценичную форму обретают не только великие события. В другой публикации режиссер поделился: «Повседневная жизнь грузинского народа в самых бытовых своих проявлениях исполнена „театральности“ и высокой артистичности»[340]. Указывали на это качество и другие. В частности, как уже говорилось, выдающийся режиссер Сандро Ахметели отмечал театральный потенциал грузин, считая, что и горестные и радостные моменты в их жизни становятся олицетворением чистой театральности, и задумывался о причинах этого свойства – играть друг для друга в трагических и радостных жизненных ситуациях. «Я думаю, некогда мы были большим народом, многоземельным и многочисленным, и эта психология осталась в нашем сознании, – рассуждал он, – неоправданная щедрость, легкость уступок и, если угодно, всеобъемлющий артистизм, который сидит в нас, объясняют, что мы всегда играем, – (…) везде присутствует артистизм, эта игра для показа друг другу»[341]. А, например, М. Мамардашвили, отмечая умение играть в жизни, артистизм как родовое качество грузинского народа, связывал его с «талантом жизни, или талантом незаконной радости». Сам обладая необычайным артистизмом и легкостью, философ пояснял, что это «особого рода трагизм, который содержит в себе абсолютный формальный запрет отягощать других, окружающих, своей трагедией… Звенящая нота радости, как вызов судьбе и беде. Перед другими ты должен представать легким, осененным этой вот незаконной радостью». Определяя так характер соплеменников, философ заключал: «Существует один такой опыт: грузинский»[342].

В этом контексте нельзя не вспомнить рассуждения исследователя драмы Э. Бентли об игре и лицедействе в жизни и его ссылку в связи с этим на мнение американского философа Д. Сантаяны. Философ считал, что самым великолепным в своей искренности является стремление играть в реальной жизни и что разумный человек «вправе позировать, щеголять, рисоваться и создавать ради забавы любые удивительные аллегории, какие ему только заблагорассудится (…) Расцвечивать и приукрашивать жизнь – это (…) значит давать правдивые показания о самом себе». По мнению Бентли, такая восходящая к высказываниям Платона в его «Законах» точка зрения позволяет рассматривать игру и лицедейство не только как естественные занятия, но и «как человеческое достижение, как цель, достойную взрослого»[343]. Если согласиться с мыслью Бентли, то, принимая во внимание умение грузин играть в жизни, их артистизм, вероятно, можно предположить, что они этой мало кому доступной цели в определенной мере достигли.

Но вернемся к Р. Стуруа. Комментируя свой спектакль «Женщина-змея», режиссер признался, что его и всех создателей постановки вел «интерес к истинной сути театра»[344], к игре как таковой, пояснив, что с позиций логики и обычного развития событий к этому спектаклю подходить нельзя. Однако проведенный нами анализ показал, что это приложимо ко всем работам мастера, начиная по крайней мере с «Кавказского мелового круга». «Обычное развитие событий», то есть событийный ряд, в его постановках лишен главенствующей позиции и в лучшем случае является равноправной составляющей действия наряду с «чистой игрой как таковой», которую мы назвали открыто театральной игрой и показали, что с ней связана целая тема спектакля, становящаяся отдельным объектом внимания зрителя, в существенной мере порождая его зрительскую радость. Так что в спектаклях Стуруа нас, зрителей, тоже во многом ведет интерес к игре как таковой, а не только как к средству для создания сценических образов. Хотя, разумеется, не только к ней. Не в меньшей мере нас волнует и то, что происходит с героями спектакля. В том-то и дело, что здесь дух захватывает одновременно от того и от другого.

В разговоре об актерской игре в театре Стуруа нельзя обойти такое качество актера, как темперамент. Свой взгляд на это качество энергично и неоднократно высказывал сам режиссер: «Давно пора развеять легенду о пресловутом „кавказском“ темпераменте, о некоем абстрактном „национальном“ характере»[345]. Правда, относительно последнего точка зрения мастера со временем менялась. Так, в более поздней статье режиссер говорит о национальном характере как о чем-то не требующем обсуждений, само собой разумеющемся[346].

Для меня как зрителя бо́льшая эмоциональность грузинского актера, и, в частности, актера театра Стуруа, чем актеров русскоязычного театра, – очевидна. Судя по рецензиям, в подобном впечатлении сходятся все русскоязычные критики, так или иначе касающиеся этой темы.

Если обратиться к данным этнопсихологии, то, согласно исследованию последних лет, изложенному в одной из статей, отличия темперамента и национального характера народов Кавказа, как и других народов, существуют, и они вполне определенные. Как пишут авторы, исходя из проведенного изыскания можно с достаточной долей вероятности констатировать, что показатели эмоциональности во всех сферах деятельности у представителей кавказской этнической группы выше, чем у представителей славянских народностей. Это качество, считают этнопсихологи, может объяснить свойства национального характера кавказцев, обладающих сформированным в особых природных, культурных и политических условиях определенным психотипом поведения и мышления и следующими особенностями: «главным образом, чертами холерического и сангвинического типов темперамента, взрывной эмоциональностью, повышенной чувствительностью к чужим поступкам и суждениям, ярко выраженным стремлением к самовыражению и самопрезентации; большой самостоятельностью, активностью и инициативностью, упорством и настойчивостью в достижении поставленных целей во всех видах деятельности; высоким уровнем интеллекта, склонностью к рациональному мышлению; высокими коммуникативными и организаторскими способностями»[347].

Сценическая экспрессия в существенной мере зависит, конечно, и от актерского мастерства, но это качество не является эксклюзивным для грузинских актеров. Так что, видимо, именно темперамент определяет ту яркость передачи мыслей и чувств сценических героев, которой отличаются создания актеров театра Стуруа.

Глава 2. Актер

Актер как творец, художник

Когда мы говорим об актере, участвующем в действии наряду с героем, то имеем в виду не человека из жизни, а образ актера, который создает актер. Причем образ этот сложен, он состоит из двух частей. Первой ипостасью актера является тот, кто создает роль героя, актер-художник, творец. Сам Стуруа неоднократно высказывался об актерах своего театра как творцах, ценя их «вкус к самостоятельному творчеству» и то, что «они сами придумывают решения и образы, уже зная, что ты хочешь от них»[348]. То есть режиссер говорил о самостоятельности актера, но, разумеется, в пределах его (режиссерского) замысла. Последнее мастер акцентировал в более позднем интервью, где он, сравнив актеров с кистями и красками, назвал их своими инструментами[349].