Ярослав Смеляков - Стихотворения и поэмы

Осман Сарывелли

361. НА БЕРЕГУ ЧЕРНОГО МОРЯ

Черное море сегодня тьмы первозданной черней.Черная буря взыграла — страшная буря морей.

Штормом подъятые снизу,выше скалистых громад,пенные черные волныв самое небо летят.

Это подводные тайныс вечного дна поднялисьи с угрожающим ревомринулись в темную высь.

С дикой энергией молний —недалеко до беды —бьют о прибрежные скалыснежные горы воды.…Только лишь море взыграет, только сорвется волна,словно сорвавшийся с места дикий разбег табуна,—

в бухты спешат пароходы,в гнезда летят соловьии рыбаки выбирают влажные сети свои.

Чайки над самой водою мечутся, мчатся, кричат,и у деревьев приморских смутно вершины шумят.

Вдруг небеса посветлели.Средь затуманенных кручпервой вершина Ай-Петрирезко выходит из туч.

Ветер утих беспокойный.Мирно рокочет волна,и в успокоенном небетихо сияет луна.

Льет она в теплую водумелкий серебряный свет,берег морской засыпаясотнями новых монет.

…Здесь, на твоем побережье, в сказочном этом краю,я бы хотел поселиться, жизнь подытожить свою.

Здесь, на твоем побережье,воздух вдыхая морской,славлю я мощное море,ярость его и покой.

И, как орел одинокий,сидя на гребне скалы,слушаю пенье морское,волны его и валы.

С шумной могучей стихией чувствуя дальнюю связь,думаю я, что от моря жизнь на земле началась.Долго любуюсь я морем, молча гляжусь в его гладь,молча брожу побережьем, всё примечая вдали.Жизни своей не жалея, рад бы ее я отдатьради вот этой прекрасной, влажной приморской земли.

С ЛИТОВСКОГО

Юстинас Марцинкявичус

362. СОЛНЦЕ

Отчетливо и сосредоточенноя произношу одно слово: солнце.И сразу же светлеют перелески и нивы, улицы и переулки.Спросонья человек на кроватипочесывает свою волосатую грудь и сладко зевает.Вот он промывает водой глаза,чтобы глядеть на солнце,и тщательно моет большие руки,готовясь ими обнять землю.А солнце уже трепещет в оконных стеклах,и дымящаяся на столе мискаполна до краев солнечным супом.

Садись, человек, и неторопливоешь это солнце из круглой миски —ведь тебе самому надоцелый день светить и светиться.Вот дровосек берет пилу и топор.Вот пахарь, начиная борозду, понукает лошадь.Вот машинист влезает в кабину портального крана.Вот токарь подходит к своему станку,и горняки, пересмеиваясь, опускаются в шахту.А вот каменщик, весело посвистывая,кладет кирпичную стену;вместе со стеной он поднимается выше и вышеи наконец заслоняет солнце.Я не вижу тебя, небесное светило,я вижу работающего человекаи утверждаю, что сейчас он больше солнца!…Ты помнишь, солнце, как Маяковскийоднажды пригласил тебя попить чаюи ты добрый час проболтало с поэтом?Если каменщик во время перерыва,вымыв запачканные раствором руки,пригласит тебя, солнце, с ним пообедать,не гордись и не чванься — спускайся на землю.Ведь у нас почти что все люди — поэты.И каменщик этот самый уже построилбольшую поэму домов и улиц.Отпробуй его честного хлеба,поговори с ним о стройке и свете.Я уже вижу, как вы оба сидите на кирпичах,с аппетитом едите хлеби запиваете его холодной водою.Гляжу я на вас и не могу ответить:кто из двоих светлее и ярче —солнце или человек работы?

С МОЛДАВСКОГО

Петру Заднипру

363. БОСОЕ ДЕТСТВО

Босое детство на селевсё чаще видится и снится;хочу в те дни и к той землехотя бы на день возвратиться.

Я был бы так по-детски радуслышать снова в мирный вечер,как колокольчики бренчатна шеях медленных овечьих.

Я б удивиться снова мог,в сторонке стоя осторожно,что луч вечерний, как клинок,уходит в сумрачные ножны.

И, глядя вверх на звездный путь,и потаенный и знакомый,вновь на завалинке уснутьродного маленького дома.

Я сладко спал бы второпяхпод тихим небом всей вселенной,зипун устроив в головах,дыша прохладою и сеном.

И встал бы снова побыстрей,когда едва лишь засветлелои на раките соловейсвой голос пробует несмело.

Необходимо мне сейчас,все опровергнув возраженья,в том роднике, как в первый раз,свое увидеть отраженье.

Пройти бы снова для красыпо полю зябкому умело,когда все капельки росыпоют, как сельская капелла.

Мне б одного хватило дня,когда я жил порою вешнейи в школу бабушка менягнала с заманчивой черешни.

…Никто меня не держит тут,я полной пользуюсь свободой, —вернуться в детство не даютмне только собственные годы.

364. ШАГИ МАТЕРИ

Целый день она шагает,и ночами ей не спится.Время вышло, дорогая,отдохнуть, угомониться.

По тропинке и дороге,по жнивью да по пригоркупоспешают эти ногиот прополки на уборку.

Но они уже усталии одна другой — по слуху —ночью жаловаться сталина азартную старуху.

«Нету отдыха нам сроду,мы ж теперь не в прежней силе,и в тепло и в непогодусколько верст мы измесили!

Поднимаясь до рассвета,дотемна ходя полями,не однажды всю планетумы промеряли шагами…»

Но старуха непрестанновсё идет, шепча невнятно,как волна по океану,то туда, а то обратно.

Этот путь и эти сроки,эти тихие деяньяне похожи ли на строкилегендарного сказанья!

С ЛАТЫШСКОГО

Ояр Вациетис

365. КАВАЛЕРИЯ

Армии еще естьи, наверное, будут,но у ракетнети не будетжесткого и трепетногоживого хвоста,и у танковне вырастутконские гривы.

Кавалерия!ты отслужила свой срок.Но нельзя жерасстаться с тобою безмолвнои позволить, чтоб ты незаметноушла.

На гремящих тачанкахвезла ты грядущее наше,на клинках беспощадныхты ветер свободы несла.

Кони, павшие в битвах,простите своих конармейцев,тех, что, руки раскинув,валились из седел ничком.Кони, павшие в сечах,простите героев за то, чтоне всегда онисено умели для вас находить.

Кони! Павшие кони!Простите нам то, что от пастбищв дни войнывам пришлосьна фашистские танки идти.

Ваши всадникисамилетели навстречу металлу;в исторических седлахвы красные души несли.

Впрочем, вряд ли известно вам,кони,что такое душа.

Мы простились.Уходит со сценыкавалерия наша,королева гражданской войны.

Мы простились с тобой.Но ты врублена шашкой навекив нашу память и книгии в блещущий вечный гранит.

По весенним ночаможивают бумага и камень,со страниц и кладбищвоскрешенное ржанье звучит.

Бьют копытами кони,почуяв отталую землю,рвутся в поле…Им хочетсямирную землю пахать.

С КИРГИЗСКОГО