Собрание сочинений. Том I. Поэтические сборники - Павел Николаевич Шубин

                как кулак,

Тебя,

                победившую смерть в боях,

В Берлине

                увидит враг:

Ты победишь,

                Ибо

                                ты права,

Сталинская Москва!

Москва в ноябре 1941 года

Ни вечера,

                ни полдня,

                                ни рассвета,

Лишь горький дым

                летит в лицо живых,

В багровых тучах,

                в заревах планета,

Как труп героя

                в ранах ножевых.

И скаля

                на восход

                                тупые морды,

Тяжёлыми суставами хрустя,

Всё дальше,

                дальше

                                панцирные орды

Ползут

                по человеческим костям.

А впереди – Москва,

                под гром орудий

Над ней не меркнет

                ясный небосклон,

Там воля человечества,

                там люди

Чудовищам

                поставили заслон.

Там

                всепланетной ненависти

                                кара

В один гремучий узел

                собрала

Всю мощь свою

                для страшного удара,

Весь гнев наш,

                раскалённый добела!

Лежат в настил

                немецких полчищ трупы,

По ним идут полки

                ещё живых,

Калёной сталью

                Тиссена и Круппа

В чужую землю

                вдавливая их.

Лишь ненависть,

                разбой,

                                а не отвага

Ведёт их в бой,

                в стремленье этом злом,

В громоздких гусеничных саркофагах,

Ползущих

                сквозь погибель

                                напролом,

Всё лезут,

                погибая

                                и калечась,

Обугливаясь заживо

                в броне!..

Так на костёр

                ползёт ночная нечисть,

Шипя и корчась бешено в огне.

Но трупной кровью

                не залить пожара, —

На их пути

                грозой

                                встаёт Москва,

И выше

                дымных туч

                                земного шара

Её – в венках

                из молний – голова!

Она одна —

                и мать,

                                и громовержец,

И беспощадной яростью атак

Ей присягает

                патриот-норвежец,

Ограбленной Голландии рыбак.

В труде

                и ратоборстве

                                неизменна,

Разя чудовищ

                у своих дверей,

В боях

                прикрыта

                                и благословенна

Слезами

                наших жён

                                и матерей,

Москва,

Москва,

                ты стала нашим сердцем;

Ты всем видна,

                как солнце,

                                издали,

И нет конца

                твоим единоверцам

Во всех краях

                пылающей земли!

Москва

Огни фабричных корпусов,

Ночные песенки застав

И звоны башенных часов,

Когда домой иду, устав;

Машины, льющиеся в ряд,

Асфальта лёгкая река

От стен Манежа – в Ленинград,

От Самотёки – в облака,

И Кремль на утренней заре,

И ели в лунном серебре —

Моя Москва! Мой труд и дом!

Но я припомню о другом.

Норд-ост – двенадцать дней подряд,

Норд-ост – в стоградусный мороз —

Разворотил на базе склад

И в море ящики унёс.

И, выдрав окна, в рубку влез,

Где, словно каменный, замлев,

Одно и то же эС-О-эС

Стучал радист Большой земле;

Стучал, пока ещё дышал,

Стучал, пока работал ключ:

Буран и голод шли, круша

Яранги побережных чукч.

Когда спускалися на лёд,

По снежным застругам скача,

За самолётом самолёт —

Он не поднялся от ключа.

И чукча, белый, как песец,

Посёлка дальнего глава,

Сказал над гробом, как отец,

Два слова: «Большевик! Москва!»

Два слова… Весь его народ

Их повторит из рода в род,

Как повторили все кругом…

Но я припомню о другом.

Полярный городок-герой

Ещё не догорел пока.

В каменоломне под горой —

Всё населенье городка.

У входа – склад германских бомб

И к ним – под током – провода,

Чтоб каменный захлопнуть гроб

Над Киркенесом навсегда!

И люди знают, люди ждут

В предсмертной муке и тоске;

Их тысяч пять собралось тут, —

Живут, а жизнь – на волоске.

Но взрыву быть не довелось,

Германец кнопки не нажал:

Разведчик русский сверху вкось

Всадил в живот ему кинжал.

По городку норвежцы шли

И на руках несли бойцов.

Пусть Киркенес в золе, в пыли,

Он всё же жив, в конце концов!

И над толпой неслись, неслись

И чайками взмывали ввысь

Два слова: «Сталин и Москва» —

Бессмертью равные слова.

Москва, ты больше, чем Москва,

В тебе страна воплощена:

Такою правдой ты права,

Такая власть тебе дана!

Первое утро мая

В час, когда сон крепчает, —

Ночь-то в Москве какая! —

Владивосток встречает

Первое утро Мая.

Даль

                небес

                                заревая

Шёлком свисает с веток,

Улицы

                умывая

Чистым и алым светом.

И хорошо кружиться,

Чувствуя

                солнце рядом,

Сереброкрылым птицам

Над боевым парадом.

Радости время

                быстро,

Праздник

                идёт на убыль.

А под Москвой, на Истре

Зорю

                играют трубы.

А за Хопром,

                в станице,

Крытой сухим чаканом,

Солнце

                встречают птицы.

Сад —

                серебром чеканен.

Каждый курень

                украшен,

В зелени

                подворотни,

В молниях

                синих шашек

Мчатся казачьи сотни,

Конский

                упругий топот

С Дона летит

                и Сала.

Степь

                со времён потопа

Силы такой

                не знала!

И в перекличку сотен

Входят

                заставы Ханки,

Пулковские высоты,

Площади

                Красной

                                танки.

А надо всем,

                взлетая

Жаворонков отвесней,

Первое

                утро

                                Мая

Льётся весенней песней.

Ну, так звени ж,

                у славок

Голос перенимая,

Юное утро

                славы,

Первое утро

                Мая!

1948

Яблоня в Москве

<Моей жене Г.Ф. Шубиной>

Немножко

                оробелая,

Как бы с вопросом:

                «Где же я?» —

Вся розовато-белая

И вся по-сельски