Саша Черный - Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Под лазаретом*

Тих подвал библиотечный.На плите клокочет суп.Над окошком чиж беспечныйМолча чистит в клетке чуб.В нише старого окошкаСпит, клубком свернувшись, кошка,И, свисая над вазоном,Льются вниз дождем зеленым,В ярком солнце трепеща,Кудри буйного плюща.На комоде, как павлины,—Два букета из тафты:Изумрудные жасминыИ лиловые кусты…Пред фаянсовым святымТени плавают, как дым,И, томясь, горит на складкеТемно-синий глаз лампадки.Толстый заяц из стеклаСпит на вязаной салфетке,Чижик слабо пискнул в клеткеИ нырнул под сень крыла.Летний день горит на шторах.Там под сводом у дугиЗашуршал протяжный шорох —Это раненых шаги……………………………………………………Скучно им… Порой сюдаКостыли, гремя, сползают:Люди смотрят и вздыхают,—И в глазах горит: «Когда?»…

Будни*

Мелкий дождик так и чешет,Так и лупит, так и льет!

     По грязному перрону     Шагает тусклый штык…     К товарному вагону     Подъехал грузовик:     Нас пять, у всех лопаты,     Льет дождик… Мгла и мразь.     Понурые солдаты     Слезают молча в грязь.     Рванули дверь вагона     С присловием родным…     Картофельное лоно     Торчит горбом крутым.     Скребем, пыхтим и роем,     Горланит паровик.     Картошка тусклым роем     Влетает в грузовик.     Бросаем взлет за взлетом,     В ногах пищит гнилье,     Дымит солдатским потом     Промокшее белье…     «Шабаш! К собакам! Буде!»     Закрыв рогожей лбы,     Сгрудились в кучу люди,     Как темные гробы.     Друг друга молча греем,     Трясется грузовик,     А капли липким клеем     Ползут за воротник.

Мелкий дождик так и чешет,Так и лупит, так и льет…

Отступление*

Штабы поднялись. Оборвалась торговля и труд.Весь день по шоссе громыхают обозы.Тяжелые пушки, как дальние грозы,За лесом ревут.Кругом горизонта пылают костры:Сжигают снопы золотистого жита,—Полнеба клубами закрыто…Вдоль улицы нищего скарба бугры.Снимаются люди — бездомные птицы-скитальцы,Фургоны набиты детьми, лошаденки дрожат…Вдали по жнивью, обмотав раздробленные пальцы,Угрюмо куда-то шагает солдат.Возы и двуколки, и кухни, и девушка с клеткой в телеге,Поток бесконечных колес,Тревожная мысль о ночлеге,И в каждых глазах торопливо-пытливый вопрос.Встал месяц — оранжевый щит,Промчались казаки. Грохочут обозы,—Все глуше и глуше невидимых пушек угрозы…Все громче бездомное сердце стучит.

Ревизия*

Генерал сидит, как Будда.Вьется пыль…Словно ржавая посуда,Дребезжит автомобиль.Морды встречных лошадейСтолбенеют от испуга,—Брички лезут друг на друга,А шофер молчит, злодей…«Что ж ты, так тебя и так,Не даешь сигнала, леший?!»Генерал разжал кулакИ, смутясь, провел по плеши:«Не выходит… Дуролом!Ты б, того-с, потише, Павел».Тот склонился над рулемИ помчался, словно дьявол.Генерал сидит, как Будда,Сбоку врач, как Ганнибал,А мотор, стальная груда,Ржет, как пьяный Буцефал.Быстро в госпиталь вошли:Сбоку шашки, снизу шпоры.Два служителя вдалиДуют вскачь по коридору…Канцелярия, как гроб:Омертвел письмоводитель,Перед ним, понурив лоб,Умирающий смотритель.«Что ж вы, а? Где главный врач?»— «Он, Ва-ва-шество, в отлучке…»Генерал вскочил, как мяч,—С полчаса тянулась взбучка!«Где талоны на дрова?Где фуражный лист ваш? Черти…Не подсчитан?! Черта-с два!Эскулап, вы их проверьте!»Генерал ушел по делу.Врач остался с фуражом —Липкий пот пополз по телуИ к ногам скользнул ужом:Из соломы ль вычесть сено,Иль с овсом сложить ячмень?Сколько ест кобыла в день?Сколько влезет, — несомненно…Но раскрыть свое профанство,—Окончательный провал.Врач геройски подсчиталИ сказал, зевнув в пространство:«Все в порядке-с. Вот ваш лист.Экономите на сене…Впрочем, я специалистПо врачебной гигиене…»Генерал под шорох шинЖмет врача тяжелым задом.Справа рядомКраснокрестный важный чин.Между ними, как в гнезде,Врач сидит с довольной миной.Вон у ржи по бороздеВажно ходит аист чинный…Ветер ластится в лицо,Тело робко молодеет,Свежий лес, раскрыв кольцо,За шоссе, кружась, темнеет…Сердце сильного мотораБьется скоро-скоро-скоро,За спинойПромелькнула старушонка,Васильки спешат вдогонку,Желтый хлеб бежит волной…Генералу генералМолча всунул в рот леденчик,—И врачу конфету дал,Улыбаясь, как младенчик…Вьется пыль,Дребезжит автомобиль.Генерал опять, как Будда…А за лесом вновь разгул:Эхо пушечного гудаИ протяжный, нудный гул.

Ода на оставление доктором Држевецким 18-го полевого госпиталя*

Вы слышите сдержанный внутренний плач,Исполненный скорбью недетской?Покинул, покинул нас главный наш врач,Коллежский советник Држевецкий!        Он светел был духом и черен лицом,        И матерью был нам, и был нам отцом…

Всегда у руля, сквозь туманы и тьмуОн вел свой корабль госпитальный.Со всякою всячиной лезли к немуИ врач, и сестра, и дневальный —        Но все разрешал он, как царь Соломон:        Разумно — согласен, нелепица — вон!

Любил чистоту он, как юноша ром,Чуть что, багровел он, как свекла,Зато даже мухи не смели при немСадиться и гадить на стекла…        И щетки, и швабры, и метлы весь день        За каждым окурком гонялись, как тень.

С утра он по лестнице мчался в галоп:То в ванной мелькнет, то у пробы,Минута — сидит и глядит в микроскоп,Как вертят хвостами микробы,        Мгновенье: стоит в амуничных дверях —        И мчится фельдфебель к нему на рысях…

Больных обряжали ли спешно в отъезд,—Как тигр, он гонял по палатам,С челом непокрытым летал на подъездИ черта сулил провожатым…        Отправит — и снова грохочут слова:        «Не шаркай туфлями! Халат в рукава!»

О том, как умел он писать рапорта,Здесь память еще не угасла:Об отпуске ль дойных коров из гурта,Об отпуске риса и масла…        И рок никогда к нему не был суров:        Давали и масло, и дойных коров…

А как восседал он за общим столом!Как шах, как пружина из стали!И сестры с опущенным долу челомГирляндой его окружали…        Сидел он и ел, и за всем его взор        Следил, как за хором следит дирижер.

Ушел… Овдовели теперь мы, увы…Воскликнем же с нежностью детской:Да будут пути его мягче травы!Да здравствует доктор Држевецкий!        Он светел был духом и черен лицом,        И матерью был нам, и был нам отцом.

Памяти генерала К. П. Губера*