Перец Маркиш - Стихотворения и поэмы

Несутся наперегонки,

Вода в проталинах грохочет.

10

В скалу горбатую впились, —

Дрожит скала — спина верблюжья,

И вот уже взмывают ввысь

Веселых радуг полукружья.

В изъяны каменной гряды

Вода вонзается седая,

И под напором той воды

Скрипят осколки, оседая.

11

И вешней залиты водой

Гранитной лестницы ступени,

Как будто вспять поток седой

Потек в снегу, в холодной пене.

Как будто снова в облака

Потек, бессонницей колышим,

Но к морю катится река,

И мы ее дыханье слышим.

12

Здесь, где летят раздумья прочь,

Где листья пальм от ветра сини,

Я летнюю припомнил ночь

В местечке мертвом на Волыни.

Лягушек слышен разговор,

Луны мерцает повилика,

С пуховиками спать во двор

Идут — от мала до велика.

13

О чем ты, ветер, шелестишь?

6 чем шуршит смешная речка?

Заплачет где-нибудь малыш,

И всполошится всё местечко!

Спят, как дорожная трава,

Как белых коз волынских стадо,

И вновь проснулась, вновь жива

Река — и снова трель каскада.

14

Ручьи бубнят, бубнят вдали.

Я здесь. Мне стало душно сразу:

Усопшие моей земли

Приснились мне в горах Кавказа,

Чтоб справил тризну я сперва

По ним. Чтоб не забыл в дороге.

Снег наверху. Внизу трава.

И камни на лесном пороге.

15

Нежданное гуденье пчел.

Лужайка. Пасека и соты.

Старик мечты мои прочел,

Седой, как горные высоты.

Столетний, с белой головой,

На зоркого орла похожий...

«Воды отведать ключевой

Не пожелает ли прохожий?»

16

Исходит миром добрый взор,

И за старания в награду

Пчела несет с янтарных гор

Ему сладчайшую отраду.

И сладость сделалась травой,

И солнце плещется в лазури.

Кавказ, порог приветен твой

И для затишья и для бури!

17

Живителен напиток гор,

Их мощь в потоках вод студеных.

В безбрежный тянутся простор

Деревья в париках зеленых.

И кажется, что старый дед

Не только этих пчел хозяин,

Что покорился мощи лет

Весь кряж — от центра до окраин!

18

Он с плеч моих снимает вмиг

Воспоминаний тяжких бремя,

И вновь мне возвращает их

И освежает в то же время!

Поклон отвесив седине,

Звучанью голоса внимаю, —

Чужой язык приятен мне,

Хоть смысла слов не понимаю.

19

Гора любая — отчий дом,

Сосна любая станет кровом,

И в каждом волосе седом

Рассказ о времени суровом.

Здоровьем славится старик,

Лучей он не страшится жгучих,

Сражаться с солнцем он привык

И с паводком на горных кручах.

20

Он сонмы всех природных сил

Стал приручать неутомимо:

Взмахнул — и дождь проколесил,

Свинцовый гром проехал мимо!

Ласкает уши старика

Потоков сумрачный молебен,

И сок любого корешка

Издревле для него целебен.

21

И старец руку поднял ввысь,

Земная тяжесть в каждой жиле...

«Сюда враги не добрались,

Мы их от спеси отучили!»

Здесь лед синей любого льда

Над миром вешним и зеленым, —

И недруг не дошел сюда,

Каменья он дробит под склоном.

22

Расколот солнцем черный грот,

Закраины металла ржавы,

Уже коррозия грызет

Пробитый шлем чужой державы.

Вползает ящерка в него,

Змея застыла у обрыва.

В том шлеме зрело торжество

Густого мюнхенского пива.

23

Давно утих вороний грай,

Смерть бутафории помпезной!

В пещере старой умирай,

Ты, шлем стальной, и крест железный!

Ты шел сюда, угрюмый шлем,

Чтоб стать царем в пределе горнем, —

Теперь ты в гроте пуст и нем

И оплетен крапивным корнем!

24

Шлем скажет пляске вихревой,

Как с горных троп, с карнизов голых

Низвергся в пропасть головой

Поток орудий и двуколок.

Покрылся шлем могильным мхом,

Лежит небытия на страже,

К нему не долетает гром

Реки, летящей с горных кряжей!

25

И трижды праздник в сердце гор,

В ущельях, в облаках лебяжьих,

Затем, что смолк с недавних пор

Зловещий топот полчищ вражьих.

Я сердцем благодарен всем

Друзьям в сраженье и в работе

За то, что этот вражий шлем

Ржавеет в отдаленном гроте.

26

Наш гимн военных трудных дней

Летел к предгорьям неустанно

От подмосковных рубежей

И от Мамаева кургана.

И вторят годы и века

Той песне, что промчалась пулей,

Ей вторят губы старика,

И каждый дом, и каждый улей!

27

А разве не было людской

Жужжащей пасекой местечко,

Где до реки подать рукой,

Где по ночам скрипит крылечко?

Не там ли свет луны порой

Мерцал в слепом стекле оконном,

Когда уснул пчелиный рой

По человеческим законам?

28

Там, на Волыни, отчий кров

Сорвали вихри лихолетья,

И наземь пали слезы вдов,

И стали сиротами дети.

Что ж, слезы горькие утри!

Ночами сердце не согрето:

Ночей тех было трижды три

На зябкость одного рассвета!

29

Подолия была в крови,

Была Волынь в золе и в пепле,

Но вызрели хлеба твои,

Страна, леса твои окрепли!

Тысячелетний скорбный путь

По Бессарабии и Польше,

Но солнце, отметая муть,

Взошло — и не погаснет больше!

30

И в память грозных, горьких лет

Волынь, забрызганная кровью,

Свой обезглавленный рассвет

Свечою ставит к изголовью!

А здесь, под ношей снеговой,

Вершины гор цветут в лазури.

Кавказ, порог приветен твой

И для затишья и для бури!

31

Кавказ, хочу к тебе прильнуть,

Пусть ты во льдах оцепененья!

Меня ведут под Млечный Путь

Твои кремнистые ступени.

Но, если даже и дойду

До опечаленной вершины,

Своей беды не разведу,

Не разгоню своей кручины.

32

Здесь, у подножья снежных гор,

Я, скорбный, плечи не расправлю:

Надену траурный убор

И по ушедшим тризну справлю.

Сквозь тысячу кровавых лет

Пройду — сквозь тьму местечек стертых,

Пока не озарит рассвет

Меня, восставшего из мертвых.

33

Но и тогда, в заветный час,

Твои гремящие каскады,

Твои снега, седой Кавказ,

Мне в сердце не прольют отрады!

И как бы ни блистал твой снег

Багрянцем в час рассвета ранний,

Забыть я не смогу вовек