Перец Маркиш - Стихотворения и поэмы

Нас снова юность за руки ведет.

Куда же? — Никуда и ниоткуда.

13

Искать друг друга и встречать весну!

Земля мала для нашего кочевья.

Нас занесло в такую сторону,

Где плачут птицы и поют деревья.

Искать друг друга в поле и в лесах.

И быть вдвоем. И не терять друг друга.

Так звездам суждено на небесах.

И что с того, что разгулялась вьюга?

Снег почернеет. Прилетят грачи.

Листва в нагие рощи возвратится.

Находят море реки и ручьи.

Далеких гнезд не забывают птицы.

Подстегивают память соловьи.

Я помню, помню всё, что есть и было.

На струны арфы — волосы твои —

Душа не все слова переложила!

14

Волна, переливая серебро,

Нам тихо стелет ложе голубое.

Она упруга, как твое бедро,

Но разве я сравню ее с тобою?

Крутые горы на исходе дня

Зовут меня к заоблачному краю.

Они твое подобье и родня,

Но я тебя на них не променяю!

А ветер, навевая забытье,

Зовет меня и тянет за собою.

Он сладок, как дыхание твое,

Но разве я сравню его с тобою?

Я клинописи древней не читал

И не срывал запретный плод познанья,

Но глаз твоих магический кристалл

Мне раскрывает тайны мирозданья.

15

С самим собой в разладе и в борьбе,

Не сплю, томлюсь бессонницей постылой.

Я боль невольно причинил тебе, —

Наказан я, и ты меня не милуй!

Но я опять ищу тебя, ловлю.

На горных тропах шуму сосен внемлю.

Я всеми песнями не искуплю

Твоей слезы, уроненной на землю.

Светает. Стало холодом тянуть.

И ветерки натянуты, как струны.

Не знаю, как мне руки протянуть

К твоим рукам и взять их отсвет лунный.

Встречаюсь с ветерками на тропе,

Слежу за их игрой простой и милой.

Невольно горе причинив тебе,

Наказан я, и ты меня не милуй!

16

Стада с лугов спускаются домой.

День потускнел, и засыпают горы.

В пастушьей дудке слышу голос твой

И в рокоте волны — твои укоры.

Твой голос может жажду утолить,

Он как ручей, бегущий с гор в долины...

Я снова буду с ветром говорить,

Есть у меня для этого причины.

— Пожалуйста, — так просят только мать,

Я утружу тебя тоской моею:

Хочу письмо с тобою отослать,

Оказии другой я не имею.

В нем, как в душе, о прожитом рассказ, —

Ей до утра, наверно, хватит чтенья.

Но есть пробелы и на этот раз.

Что делать, письма для меня — мученье.

17

Тяжелый колос выгнулся, устал

И острому серпу подставил шею...

Я сам не знаю, что я написал, —

Писать, как пишут все, я не умею.

Я так спешил — за скоропись прости,

Хотелось всё сказать без промедленья.

Читай сама — к соседям не ходи...

Что делать, письма для меня — мученье!

Но не спеши сложить листки — постой!

Перечитай — важна любая малость:

От черточки до точки с запятой —

Всё, как ножом, на сердце начерталось.

Прости меня, я, кажется, устал:

Как под ножом, строка склоняет шею...

Я сам не знаю, что я написал, —

Писать, как пишут все, я не умею...

18

Шум свадеб во дворах. Вино. Цветы.

И плач торжеств. И кружева. И банты...

Разбиты, правда, скрипки и альты,

Зарезаны певцы и музыканты.

Но ты танцуй — пять, десять дней подряд!

И муку спрячь! И боль впитай, как губка!

И, совершая свадебный обряд,

По горлу полосни себя, голубка!

Откинута печально голова,

В глазах раскрытых — звезды и смятенье.

Так, увязав смолистые дрова,

Шли матери на жертвоприношенья.

Но ты танцуй и жги слезой зрачки,

Пляши и мни трепещущие банты...

Разбиты, правда, скрипки и смычки,

Зарезаны певцы и музыканты!

19

Орлиный клекот слышался вдали.

Громада громоздилась на громаду.

Меня тропинки за руку вели

К могучему Агуру-водопаду.

С вершины низвергается вода,

Над пропастью вздымаются чертоги.

Приди, моя бездомная, сюда,

Седой Агур тебе омоет ноги.

Чья скрыта гибель здесь, чье торжество?

Какие бури здесь служили требу?

Вода и камень — больше ничего,

И лестница из черной бездны к небу.

На языке усталых ног своих

Поведай водопаду на рассвете,

Как ты в оковах из низин сырых

К вершинам рвешься два тысячелетья.

20

Рассказывай, любовь моя, пляши!

Перед тобою сонные громады.

Трава и камни — больше ни души;

Ни братьев, ни сестер — совсем одна ты.

Скитаются — ни кликнуть, ни позвать!

Кочует в море утлая лодчонка.

Ребенок потерял отца и мать,

Мать не найдет убитого ребенка.

За солнечные гимны — жгли уста;

За гимны небу — очи выжигали.

Мерцающая синяя звезда

Не слышит нашей боли и печали.

И горы спят, но ты их сна лиши,

Пускай их потрясут твои утраты!

Рассказывай, любовь моя, пляши.

Ни братьев, ни сестер — совсем одна ты,

21

Отдай им всё — нам незачем копить.

Исхода нет — отдайся им на милость.

За то, что ты осмелилась любить,

Ты до конца еще не расплатилась.

Привыкла с малых лет недоедать.

Долги росли, и множились заботы.

А ты хотела мыслить и мечтать,

И быть свободной, — так плати по счету!

Разграблено и золото, и медь;

За колыбелью — братская могила.

И ты должна сгореть, должна истлеть

За то, что ты людей и мир любила.

Сумей же стыд от тела отделить

И тело от костей — судьба свершилась!

За то, что ты осмелилась любить,

Ты до конца еще не расплатилась!

22

Когда-то здесь под грозный гул стихий

Над замершей толпой пророкотало

Торжественное слово — «Не убий!».

Теперь убийство заповедью стало.

Но не смолкает правды гневный гром,

И мысль не уступает тьме и страху.

Погиб не тот, кто пал под топором,

А тот, кто опустил топор на плаху!

Да будет всем известно наперед,

Что тьме и страху мысль не уступает.

Герой не тот, кто кандалы кует,

А тот, кто кандалы свои ломает!

Танцуй же у подножья грозных гор, —

Еще заря от дыма не ослепла.

Сгорит не тот, кто всходит на костер,

А тот, кто умножает груды пепла!

23

Идет, идет с секирой истукан.

Он свастику и ночь несет народам.

Он тащит мертвеца. Он смел и пьян.

Он штурмовик. Он из-за Рейна родом.

Он миллионам, множа плач и стон,

На спинах выжег желтые заплаты.

Он растоптал и право, и закон.

Он сеет смерть бесплатно и за плату.

Лоснятся губы. Пахнет кровью рот.

Но людоед взывает нагло к богу.