Василий Жуковский - Том 1. Стихотворения

Милостивые государи, имею честь пребыть вашим покорнейшим слугою.

В. Жуковский.

Смерть («То сказано глупцом и признано глупцами…»)*

То сказано глупцом и признано глупцами,Что будто смерть для нас творит ужасным свет!Пока на свете мы, она еще не с нами;Когда ж пришла она, то нас на свете нет!

Максим*

Скажу вам сказку в добрый час!Друзья, извольте все собраться!Я рассмешу, наверно, вас —Как скоро станете смеяться.

Жил-был Максим, он был неглуп;Прекрасен так, что заглядеться!Всегда он надевал тулуп —Когда в тулуп хотел одеться.

Имел он очень скромный вид;Был вежлив, не любил гордиться;И лишь тогда бывал сердит —Когда случалось рассердиться.

Максим за пятерых едал,И более всего окрошку;И рот уж, верно, раскрывал —Когда в него совал он ложку.

Он был кухмистер, господа,Такой, каких на свете мало, —И без яиц уж никогдаЕго яишниц не бывало.

Красавиц восхищал МаксимГубами пухлыми своими;Они, бывало, все за ним —Когда гулял он перед ними.

Максим жениться рассудил,Чтоб быть при случае рогатым;Но он до тех пор холост был —Пока не сделался женатым.

Осьмое чудо был МаксимВ оригинале и портрете;Никто б не мог сравниться с ним —Когда б он был один на свете.

Максим талантами блисталИ просвещения дарами;И вечно прозой сочинял —Когда не сочинял стихами.

Он жизнь свободную любил,В деревню часто удалялся;Когда же он в деревне жил —То в городе не попадался.

Всегда учтивость сохранял,Был обхождения простова;Когда он в обществе молчал —Тогда не говорил ни слова.

Он бегло по складам читал,Читая, шевелил губами;Когда же книгу в руки брал —То вечно брал ее руками.

Однажды бодро поскакалОн на коне по карусели,И тут себя он показал —Всем тем, кто на него смотрели.

Ни от кого не трепетал,А к трусости не знал и следу;И вечно тех он побеждал —Над кем одерживал победу.

Он жив еще и проживетНа свете, сколько сам рассудит;Когда ж, друзья, Максим умрет —Тогда он, верно, жив не будет.

К князю Вяземскому*

Нам славит древность Амфиона:От струн его могущих звонаВоздвигся город сам собой…Правдоподобно, хоть и чудно.Что древнему поэту трудно?А нынче?.. Нынче век иной.И в наши бедственные летыНе только лирами поэтыНе строят новых городов,Но сами часто без домов,Богатым платят песнопеньемЗа скудный угол чердакаИ греются воображеньемВ виду пустого камелька.О Амфион! благоговею!Но, признаюсь, не сожалею,Что дар твой: говорить стенам,В наследство не достался нам.Славнее говорить сердцамИ пробуждать в них чувства пламень,Чем оживлять бездушный каменьИ зданья лирой громоздить.

С тобой хочу я говорить,Мой друг и брат по Аполлону!Склонись к знакомой лиры звону;Один в нас пламенеет жар;Но мой удел на свете — струны,А твой: и сладких песней дарИ пышные дары фортуны.Послушай повести моей(Здесь истина без украшенья):Был пастырь, образец смиренья;От самых юношеских днейСвятого алтаря служитель,Он чистой жизнью оправдалВсе то, чем верных умилялВ христовом храме как учитель;Прихо́жан бедных тесный мирБыл подвигов его свидетель;Невидимую добродетельЕго лишь тот, кто наг, иль сир,Иль обречен был униженью,Вдруг узнавал по облегченьюТяжелыя судьбы своей.Ему науки были чужды —И нет в излишнем знанье нужды —Он редкую между людейВ простой душе носил науку:Страдальцу гибнущему рукуВ благое время подавать.Не знал он гордого искусстваУмы витийством поражатьИ приводить в волненье чувства;Но, друг, спроси у сироты:Когда в одежде нищеты,Потупя взоры торопливо,Она стояла перед нимС безмолвным бедствием своим,Умел ли он красноречивоВ ней сердце к жизни оживлятьИ мир сей страшный украшатьНадеждою на провиденье?Спроси, умел ли в страшный час,Когда лишь смерти слышен глас,Лишь смерти слышно приближенье,Он с робкой говорить душойИ, скрыв пред нею мир земной,Являть пред нею мир небесный?Как часто в угол неизвестный,Где нищий с гладною семьейОт света и стыда скрывался,Он неожиданный являлсяС святым даяньем богачей,Растроганных его мольбою!..Мой милый друг, его уж нет;Судьба незапною рукоюЕго в другой умчала свет,Не дав свершить здесь полдороги;Вдовы ж наследство: одр убогий,На коем жизнь окончил он,Да пепел хижины сгорелой,Да плач семьи осиротелой…Скажи, вотще ль их жалкий стон?О нет! Он, землю покидая,За чад своих не трепетал,Верней он в час последний знал,Что их найдет рука святаяНеизменяющего нам;Он добрым завещал сердцамСирот оставленных спасенье.Сирот в семействе бога нет!Исполним доброго заветИ оправдаем провиденье!

К Вяземскому*

Ответ на его послание к друзьям

Ты, Вяземский, хитрец, хотя ты и поэт!Проблему, что в тебе ни крошки дара нет,   Ты вздумал доказать посланьем,В котором, на беду, стих каждый заклеймен    Высоким дарованьем!Притворство в сторону! знай, друг, что осужден   Ты своенравными богами  На свете жить и умереть с стихами,Так точно, как орел над тучами летать,Как благородный конь кипеть пред знаменами,Как роза на лугу весной благоухать!Сноси ж без ропота богов определенье!Не мысли почитать успех за обольщенье   И содрогаться от похвал!  Хвала друзей — поэту вдохновенье!  Хвала невежд — бряцающий кимвал!Страшися, мой певец, не смелости, но лени!Под маской робости не скроешь ты свой дар;А тлеющий в твоей груди священный жарСильнее, чем друзей и похвалы и пени!*Пиши, когда писать внушает Аполлон!К святилищу, где скрыт его незримый трон,Известно нам, ведут бесчисленны дороги;    Прямая же одна!И только тех очам она, мой друг, видна,Которых колыбель парнасским лавром богиБлаговолили в час рожденья осенить!На славном сем пути певца встречает Гений;И, весел посреди божественных явлений,Он с беззаботностью младенческой идет,   Куда рукой неодолимой,Невидимый толпе, его лишь сердцу зримый,   Крылатый проводник влечет!Блажен, когда, ступив на путь, он за собоюПокинул гордости угрюмой суетыИ славолюбия убийственны мечты!Тогда с свободною и ясною душоюНаследие свое, великолепный свет,Он быстро на крылах могущих облетает   И, вдохновенный, восклицает,Повсюду зря красу и благо: я поэт!Но горе, горе тем, на коих Эвмениды,   За преступленья их отцов,Наслали Фурию стихов!Для них страшилищи и Феб и Аониды!   И визг карающих свистковВо сне и наяву их робкий слух терзает!Их жребий — петь назло суровых к ним судей!Чем громозвучней смех, тем струны их звучней,И лира, наконец, к перстам их прирастает!До Леты гонит их свирепый Аполлон;Но и забвения река их не спасает!И на брегу ее, сквозь тяжкий смерти сон,Их тени борются с бесплотными свистками!Но, друг, не для тебя сей бедственный удел!Природой научен, ты верный путь обрел!   Летай неробкими перстами   По очарованным струнамИ музы не страшись! В нерукотворный храмСтезей цветущею, но скрытою от света    Она ведет поэта.   Лишь бы любовью красотыИ славой чистою душа в нас пламенела,Лишь бы, минутное отринув, с высоты   Она к бессмертному летела —И муза счастия богиней будет нам!Пускай слепцы ползут по праху к похвалам,   Венцов презренных ищут в прахеИ, славу позабыв, бледнеют в низком страхе,   Чтобы прелестница-хвала,Как облако, из их объятий не ушла!Им вечно не узнать тех чистых наслаждений,Которые дает нам бескорыстный Гений,    Природы властелин,Парящий посреди безбрежного пучин,   Красы верховной созерцательИ в чудном мире сем чудесного создатель!Мой друг, святых добра законов толкователь,Поэт, на свете сем — всех добрых семьянин!И сладкою мечтой потомства оживленной…   Но нет! потомство не мечта!Не мни, чтоб для меня в дали его священнойОдних лишь почестей блистала суета!Пускай правдивый суд потомством раздается,Ему внимать наш прах во гробе не проснется,Не прикоснется он к бесчувственным костям!Потомство говорит, мой друг, одним гробам;Хвалы ж его в гробах почиющим невнятны!Но в жизни мысль о нем нам спутник благодатный!   Надежда сердцем жить в веках,Надежда сладкая — она не заблужденье;   Пускай покроет лиру прах —   В сем прахе не умолкнет пенье   Душой бессмертной полных струн!   Наш гений будет, вечно юн,   Неутомимыми крыламиПарить над дряхлыми племен и царств гробами;И будет пламень, в нас горевший, согреватьЖар славы, благости и смелых помышлений   В сердцах грядущих поколений;Сих уз ни Крон, ни смерть не властны разорвать!Пускай, пускай придет пустынный ветр свистатьНад нашею с землей сравнявшейся могилой —Что́ счастием для нас в минутной жизни было,То будет счастием для близких нам сердецИ долго после нас; грядущих лет певец   От лиры воспылает нашей;   Внимая умиленно ей,   Страдалец подойдет смелей   К своей ужасной, горькой чашеИ волю промысла, смирясь, благословит;    Сын славы закипит,    Ее послышав, браньюИ праздный меч сожмет нетерпеливой дланью…Давно в развалинах Сабинский уголок,И веки уж над ним толпою пролетели —Но струны Флакковы еще не онемели!И, мнится, не забыл их звука тот поток   С одушевленными струями,Еще шумящий там, где дружными ветвямиВ кудрявые венцы сплелися древеса!Там под вечер, когда невидимо росаС роскошной свежестью на землю упадаетИ мирты спящие Селена осребряет,   Дриад стыдливых хороводКружи́тся по цветам, и тень их пролетает   По зыбкому зерцалу вод!Нередко в тихий час, как солнце на закатеЛиет румяный блеск на море вдалекеИ мирты темные дрожат при ветерке,   На ярком отражаясь злате, —Вдруг разливается как будто тихий звон,И ветерок и струй журчанье утихает,   Как бы незримый Аполлон   Полетом легким пролетает —И путник, погружен в унылость, слышит глас:   «О смертный! жизнь стрелою мчится!   Лови, лови летящий час!   Он, улетев, не возвратится».

Любовная карусель, или Пятилетние меланхолические стручья сердечного любления*