И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы - Виктор Александрович Соснора

омутах (где Дух?)

Я, возлюбивший вас же и во зле…

Вот – возвещающий Петру петух,

клюющий время зерен на земле…

Написанному верящий, – о плебс!

Науськанный на Голос, что велик.

О близко время! Вижу вживе блеск:

меч первенца меж мертвых и владык.

В моей деснице семь знакомых звезд.

Вот – волосы, как белая волна.

Меч уст моих пусть обоюдоостр, —

не ныне! Не ответствую, война

ловцов душ человеческих с лицом

животных жвачных, но с глазами грез.

Неправда от Матфея – я ловцом

не жил, и не за них я шел на крест.

Я думал: Дух дыханья посетит.

А ты в ответ: лишь остров-океан.

Спасибо, соучастник в скорби, пес,

тебе скажу:

– Не бойся, Иоанн!

Восстань с колен. Сбрось цепь земных царей.

Листов моих из стали насуши,

и если где осталось семь церквей,

лишь ты отважен – ты им напиши:

– Я первый и последний и я – есмь.

И живый, и был мертв и се – я жив.

Еще в венках не зацветает ель,

я не приду для правды язв и жил.

Не мстящий, но молчащий без сетей,

для Зверя оставляющий клыки,

имеющий ключи от всех смертей…

Имеющий да спрячет их, ключи.

«Что рифма! – коннице колоколец…»

Что рифма! – коннице колоколец!..

Я жил в саду обнаженных женщин.

Змий на хвосте их не заморозил:

в руке – по фрукту!

На вертелах – искрометны овны,

бассейны в линзах Венецианца,

кефаль и флейты… Луна светила,

как цвет малины!

Я жил в саду обнаженных женщин,

волк-виночерпий, браслет Фалерна.

Я брал их девство, а пел пеаны…

я брал, как бритвы!

Я брал их, правда, но лиц не трогал.

(Дельфинам-двойням – в талантах тела!)

Что рифма! – ценит окружность Циркуль…

я не любил их.

О сколько лгали глаза цветные!

Клеймил, – глумились. В запястьях – зависть.

Но в тайной Башне (чело – для Часа!)

на ключ забрало!

Мой меч исчислен. Зеркальны формы

у дев. У конниц копыта босы…

Как зарифмован, в глазу Циклопа

горел мой гений!

До свиданья, Книга

До свиданья, Книга. Прощай, почерк.

Взята в найм, нелюдь. С кем с вином путч?

Нечто из плача. А при чем притчи?

Ты припрячь лучше их, толмач притч.

Юница-чтица, рай-дуга-Рубенс,

не читается мой циан-лавр.

Книга есть реальность, а не ребус

вам, Ликург в лампасе, у руля у лир.

До свиданья, Некто. Будь как будь в людях.

На челе меч блещет, юн, как Ной!

Только вот что: не иди в латах,

ты иди с Луной (босиком на ней!).

Ты иди так же тяжко, – так идем все мы,

на виду невидимки, маятник рук.

Только вот что: не иди в воды,

не святи сетей, если даст Рыбак.

Если Брат даст виноград – не́ пить.

Дева даст объятья – обойти.

Это ведь люди. Ты же в людях – нелюдь.

Не обречь тебя им и не обрести.

Нам не свидеться, Книга. В климате молекул

не деваться нам. Воскрешай – то!

А не иметь места, – мой тебе мускул,

два клинка с воском!.. Улетай от!

Мотивы Феогнида

Энеада[1]

1

Упало и небо и время

и рюмки цветов и вода вдоль дороги

и сердце и руки – устали.

И хочется взять и отдать эту шкуру,

остыла висеть на костях,

и голову – снимок – отдать.

О, стой, о, ступи, потерпи еще малость —

и соком нальются хрящи и стопы,

о, нет, не нальются, откуда их, соки?

Ты на перепутье. Я на перепутье?

Но где же дощечка, чтоб влево пойти,

чтоб вправо, чтоб прямо. Ты друг перепутал.

Светился квадратик окна и не светит.

Значит, бездомность при полной луне.

Меч перекован, его кузнецы – в бубенцы!

Друг меня предал – покончил с собой.

В будущей жизни друг друга мы не узнаем,

порознь не глядя друг мимо друга пройдем.

Скажут: у них перламутровы лица.

2

Птичка-тряпичка, клевательница ягод,

что ты играешь на флейте, не мелькая, —

это играю на каменной флейте – я.

Я говорю, невидимка, тебе – невидимке,

ты, улетая, окаменеешь от температур,

и будут слушать подошвы твой хруст

                   и смеяться.

И светлые троны построим

из лепестков и миражей,

гнезда жизни!

Мать моя, смерть, как провожала в жизнь!

Я не покину тебя.

Ты верь мне, верь мне!

«И буду тайно коротать луны…»

И буду тайно коротать луны,

ища на белом этаже черный.

Не верь, не верь, что есть заря зрима,

где спичкой водит делегат пыльной.

Она взойдет, но будет уж не круг красок,

а выстрел рук и голубой бойни.

Не верь, не верь, что горизонт розов!

А я зову возлюбленную мглу.

Но ничего исправить нет знака

и белых голубей взор, взрывы.

О бедный, бедный мировой отдых,

политый краской типографий,

охоты псовой и у скал – ускользает

серебряная ветвь твоего сердца

и моего, и я, моих нитей

и их собачьи