Собрание сочинений. Том 2. Мифы - Генрих Вениаминович Сапгир

Жесткая, поросшая черным, рука протягивается сверху и бьет меня по голове.

…Ниагарский водопад извергается из меня мощно – и растекается внизу по равнине, где виднеются далекие пальмовые рощи и стада антилоп и жирафов.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Действие переносит меня в голову Спящего. Там в полной темноте светятся цветные огоньки. Похоже на китайский ночной базар.

Подхожу ближе, одновременно чувствую себя лежащем на койке, в нос мне вставлена резиновая трубка. Неприятно. Из нее течет прямо в ноздрю. Вижу, поперек улицы протянут красный плакат с черными иероглифами.

– Что здесь написано? – спрашиваю у плотного торговца в белом колпачке. Кухня на колесах пахнет всеми пряностями, какие есть на свете.

– Can you translate this for me?

– Здесь написано ПОЖИРАЙ РАЙ! – отвечает он неожиданно по-русски.

И я обращаю внимание. что вокруг рядами, перемежаясь с цветными фонариками, висит соблазнительная снедь.

Красновато-золотистые утки по-пекински сладострастно вытянули шеи, подвешенные рядком. Смуглый кордебалет.

Полупрозрачные утки, прессованные, как блин.

Бледные поросячьи рыла взирают на меня, сквозь растопыренные уши просвечивают огоньки свечей. Закрытые глаза, сомнительная улыбка.

– Этот не доживет до утра, – вздыхает какая-то бабьим голосом, с одной стороны жалея, с другой – будто бы рада, что так получится, как она сказала.

– На уколах только и держится, – подхватывает другая. – Нет, не жилец.

Меня охватывает дикая злость и досада. Нет! Так быть не должно! Это абсурд! Как же без меня дальше все будет продолжаться? И все-таки понимаю: внутри меня какой-то я, которого я не очень знаю, но которому сочувствую изо всех сил, то ли обиделся, то ли просто ему надоело, собирает свои пожитки. Отвернулся, уходить собирается.

– Куда ты пойдешь? – спрашиваю.

– Кого-нибудь найду.

– Ты что, обиделся?

– Без меня обойдешься, – такой упрямый затылок.

– Да без тебя я долго не протяну, сам знаешь.

– Не надо было так.

– Что так?

– Путешественник! Отравили тебя. Да и меня накормили.

– Что же из‐за этого умирать? Какая-то нелепость!

– А она всегда нелепость.

– За что?

– Надо было по другой версии.

– Но я не хочу! Не хочу! Я найду себя! Не покидай меня. Пожалуйста!

– Приговор отменяется, – говорит полицейский в серой фуражке.

– Подожди умирать, – говорит стриженая Тамара. Это мне?

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

В полутемном помещении и на узком тротуаре поставлены тесно раскрытые джутовые мешки со стручковым перцем, белым луком, чесноком, белой, как тыквенные семечки, хамсой, рыбешка покрупней, бобы, кукурузные зерна, ячмень, рис – рисинка к рисинке, – и все это сухое, солнечное, пряный легкий запах. Внутри за столиком солидный китаеза в очках щелкает, как в старину, на счетах и пишет.

Щелкает у меня в мозгу – и я понимаю, я – не хамса и не рис, а лежу в белой кровати в комнате, наполовину освещенной солнцем. В глубине медицинская сестра склонилась над кем-то со шприцем, может быть, надо мной, я не могу определить расстояние.

Созерцаю марлю, прикрепленную на дверях кнопками. Перевожу взгляд – голову повернуть не могу и вижу на потолке серое в крапинку пятно, похожее на яйцо кукушки. Сколько времени проходит, не знаю.

Надо мной высятся белые столпы медицины. Откуда и когда они появились, не заметил. Консилиум, вероятно.

Человек с хоботом держит мою руку и смотрит на часы на своем толстом запястье.

– Пульс, наполнение хорошее.

– Здравствуйте, профессор, – говорю как шепчу. – Вы ко мне недавно приходили. Спасибо, я сам все понял. Но не успел.

– Еще успеете, уверяю вас, все успеете. Но я к вам не приходил и вижу вас впервые.

«Значит, он по другой версии», – догадываюсь я. И вижу, что хобот у него короче. Все-таки поражаюсь феноменам: «Если с хоботом, обязательно профессор!»

Кучерявый доктор с козлиной бородкой склоняется надо мной, замечаю небольшие рожки, и качает головой.

– Чем это вы себя накачали, молодой человек.? Чуть было концы не отдали.

– Это был нозепам, – говорю я и почему-то начинаю дрожать под одеялом.

Профессор снимает кончиком хобота очки с переносицы и протирает их нервными интеллигентными руками:

– Не надо волновать больного. Мы уже все выяснили, произошла досадная ошибка. Ничего опасного. Скажите спасибо, мы вас хорошо почистили изнутри.

– Но кое-что при этом у вас обнаружили, – прищурясь, сообщает мне фавн с рожками. – Скажите, у вас почки прежде болели?

– Я бы его подержала еще, профессор. Нефрит – заболевание серьезное, – предлагает ящерица-игуана с извилистым ртом, старая и опытная.

Я тут же вспоминаю моих обезьянок.

– Где мой нефрит?

– Ваш нефрит с вами, – осклабился фавн, – в почках, где, увы, и останется пока.

– Больной о своих фигурках спрашивает, – говорит профессор и поднимает брови. – Каламбур получается.

Он протягивает мне резной полупрозрачный камень. Я зажимаю обезьянок в кулаке. Гладкие и понятные – сразу становится легче.

– Спасибо. Теперь я все знаю, профессор.

– Это хорошо, все знать, – благодушничает он. – Вот я, например, знаю далеко не все. И вам еще тоже, молодой человек, поверьте мне, предстоит узнать многое.

– Я далеко не молодой человек.

Хобот маячит перед глазами, как указательный перст:

– Когда первая тысяча лет исполнится, тогда и скажете.

– Нефрит – прежде всего строгая диета и трезвость, – заключает морщинистая игуана в белом халате, чешуйчатыми когтистыми руками поправляя на мне одеяло. – Мы с вами об этом еще побеседуем.

– А ведь вы тоже интересный феномен с нефритом! – смеются глаза бровастого фавна. И вдруг отмечаю, что он удивительно похож на моего знакомого поэта в молодости. И у того, наверно, рожки были. А мы думали, волосы так завиваются.

Небольшая толпа белых халатов, переговариваясь, удаляется, сзади торопится почетный конвой – медицинские сестры. Я чувствую себя так, будто в палату на минутку зашли Гималаи и побеседовали со мной о вечном.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Рассказ Марии Степановны – смотрителя Музея восточных культур.

Я обычно по всем залам гуляю, для моего тромбоза это полезно. С Лилианой Леонидовной стоим в уголке, беседуем. Интересная женщина, пианистка, кому только не аккомпанировала! – самому Кобзону! – и большая хулиганка. Разговариваем тихо и серьезно. Посетители думают: две старушки лето вспоминают. А мы их разглядываем и ядовито обсуждаем. И про юбку, и про бюст, главное, про ноги, если женщина. А мужчин на себя примеряем: вот с таким старичком я бы переспала, молодой – слишком горячий, не люблю. Развлекаемся.

Но последнюю неделю со стула не схожу, в моих двух залах расположилась бесценная коллекция, из Индии, кажется, привезли, «Нефритовый Сингапур» называется. Где Сингапур – не знаю, но украсть могут свободно.

Сама глаз не свожу. И слоны, и тигры, и танцовщицы, и лодки под парусом