Собрание сочинений. Том 2. Мифы - Генрих Вениаминович Сапгир

кабинет предметы, которые развращают сотрудников. Торчите тут, пьянствуете, вам надо быть совсем в другом месте! Да я вообще вас вижу впервые! Откуда вы такой взялись? Предъявите ваш пропуск.

Главный спрятал мой пропуск в нагрудный карман пиджака, боковым зрением я заметил, что Сергей успел опустить бутылку и стаканы под стол и с преданным видом созерцает начальство. Коршун – злой колдун когтил добычу:

– Отныне вы уволены. И память о вас будет вычеркнута из анналов издательства.

Оборотень зашагал из кабинета. Сергей посмотрел на меня, как на пустое место. Он достал из ящика вишневый гребешок и зеркальце, долго приводил в порядок свою прическу – назад и наискосок. Затем почесал в паху, как-то нелепо, через джинсы торцом того же гребешка. Меня здесь явно не существовало.

Аргентинский актер Хорхе Мартинес, знакомый нам по «Мануэле», переживает идиллический период: вместе со своей женой, актрисой Алехандрой Гавиланес, он купил виллу в окрестностях Буэнос-Айреса и настолько полюбил свою «фазенду», что старается покидать ее только в исключительных случаях. Сейчас они строят планы о совместных съемках в очередном телесериале. Может быть снимут его прямо дома?

Этот вопрос, как я понимаю, тоже относился ко мне. Я собрал в «дипломат» свое нехитрое добро, да и не было у меня здесь почти ничего. Взял шлифованный кусок нефрита, повертел в руках, ощущая тепло и скользкость камня, мне захотелось выбросить его в окно: ведь это они во всем виноваты! И тут я уразумел, что мне надо делать, чего от меня хотели. Я даже усмехнулся: как умело вытесняли меня из этой реальности.

Я попрощался с Сергеем, который мне не ответил. Вот тебе и друг. Спустился вниз, мимо охранника, тот даже не спросил пропуска, видимо, память обо мне была вычеркнута прочно, вышел на площадь. Теперь мне осталось перейти по подземному переходу и проехать три остановки на троллейбусе. И тут я вспомнил: понедельник – и музей сегодня закрыт.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Метадон я купила у Володи, нарколог, работает в лаборатории и сам употребляет лекарства, привык. Элегантный, можно сказать. несколько старше своих лет, я всегда думала, что ему к пятидесяти, брюшко торчит и рубашка внизу под галстуком расстегнута, неухоженный, видно. Приятный мужчина, что говорить, только дорого берет.

– Осторожнее с ним, Аллочка. Новый вид, всех побочных действий еще не знаем. Сам, честно скажу, не пробовал. Может, это уже и не метадон вовсе.

– Мне – одному старому человеку, дяде, очень просил. Умирает от рака. Пусть себя в раю хоть в последние дни почувствует.

– Смотри, дозу минимальную сначала. Привыкание большое.

– Что я, не врач?

Зачем мне ему говорить правду! Принесла домой. Андрей дома уже.

– Что, спрашиваю, не в издательстве?

– Носатый выгнал. Заорал: «Чтобы памяти о тебе не было!»

Да там меня никто и не помнит, будто никогда не работал. Смешно.

Огорчило меня это. Последнее время ожидала подарочка вроде этого, что от себя таить. Бегает по бабам, а там его терпи. «Дам, думаю, сегодня же, чтобы дома сидел».

– Видишь, какой тебе никчемный супруг достался. Ничего. последний день тебе терпеть.

– А завтра что?

– Завтра в Музей Востока пойду. Такую командировку предлагают! Такие деньжищи!

– Куда?

– Кажется, в Сингапур.

– Тебе? Не верится.

– Увидишь. Сразу весь твой узел развяжется. Уж не знаю как, но станет тебе хорошо и спокойно, так я думаю.

«Командировка, деньги, другая подхватит, китаянка – они высокие в брюках… Нет, сейчас же дам, чтобы ко мне вернулся».

– Выпил бы я сейчас.

– Вот тебе слабое снотворное.

– Что это?

Сказала, что в голову пришло:

– Нозепам.

– Нозепама – таблеток шесть, одна мне как мертвому припарки.

Не успела я рта разинуть, сгреб всю пачку и выпил. Расслабился, присел на наш диванчик и говорит сонным голосом:

– Потерпи до завтра… Я в такую… в такую командировку отправлюсь… может, никогда не вернусь… – запрокинулся и захрапел.

Я сначала внимания не обратила: уснул мужик неудобно, храпит, дело обыкновенное. Смотрю, дергаться стал во сне, как щелкунчик. Судороги, этого мне еще не хватало. Отвернулась на минуту к аптечке, а он как грохнется на пол! Рот разевает – воздуху ему не хватает, почернел. Господи, думаю, сейчас он у меня здесь кончится. Подушку под голову, а сама звоню – «скорую» вызываю. «Скорей, говорю, скорей! Человек умирает!» А от чего умирает? От таблеток моих умирает! Сама виновата.

Сижу, как кукла, в ступоре. Скорую жду. Откроют следствие – криминал. Володю в эту историю втянула, хороший человек пострадает.

И вдруг как ударило меня. Встрепенулась. Это же мой, родной, весь привычный и душой, и телом, кровиночка моя! Потащила его в ванную за ворот – тяжелый какой стал, голова мотается, локтями о дверные косяки стукается, башмаками не умещается. Втянула кое-как, подняла на край ванны, расстегнула рубашку до пояса. Ножа под рукой не было – стала зубной щеткой зубы разжимать, она и сломалась. Тут пчелкой зазудел звонок в передней. Наконец-то приехали.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Красное зарево заката стоит над чадящим городом. Мотоциклисты в красных, синих, золотых, серебряных шлемах проносятся по улицам, которые так наполнены полуголым грязным народом, что, кажется, кишат червями. Так жарко, рубашка липнет к телу. Дышать нечем.

И представляется мне, будто я иду по улице – и лежу распростерт под мокрой от пота простыней одновременно.

То тут, то там – обуглившиеся стропила и провалы окон с черными подпалинами вверху. Полусгоревшая крыша двухэтажного дома. Внизу – решетки закрытых магазинов, на втором этаже – синие ставни. Еще живут.

Живут и внизу под мостом на реке, уже покрытой рябою тенью. В длинных лодках жизнь все время покачивается, как в колыбели. Будто из детского возраста так и не вышли.

Всюду попадаются дети и обезьянки. Дети продают пестрые пакетики с арахисом и при этом тревожно озираются. Обезьянки выхватывают из рук туристов орешки. Тут же отпрыгивают, щелкают зубами и тревожно свистят. Они работают на пару. И думаю я – почему-то это очень важно, какое-то удивительное открытие. Надо о них сообщить властям.

Ребенок. Глядит на меня – внимательные взрослые глаза – и пакетик протягивает. Испугался и купил арахис, на всякий случай.

Ребенок взял деньги и отошел, оглядываясь – черные, блестящие. Подозревает.

Кто-то крикнул. Побежал. Подростки брызнули, как горох.

Сразу – рядом белые полицейские машины, школьный желтый автобус. «И правильно! – мелькает у меня в голове. – Они уже могут оказаться террористами. В пакетах – взрывчатка вместо арахиса!»

Всюду бегут полицейские, низкорослые, как дети.