Сады земные и небесные - Лидия Николаевна Григорьева
Сады земные и небесные читать книгу онлайн
«В этой книге цветут райские сады и летают ангелы!» – убеждает нас автор – известный поэт, эссеист и фотохудожник Лидия Григорьева. В книгу вошли ее избранные эссе о мироздании по образу Сада, древнем и очень современном, о венецианском карнавале, о новой Индии и старой Англии. Оригинальность книги в том, что прозаические тексты в ней «пересыпаны стихами», словно слои праздничного торта – цветными цукатами!
И по сей день жители Веймара благодарны ей за то, что она украсила город скульптурными фонтанами. Очевидно, это была дань ее детским воспоминаниям о Петергофе и Павловске.
При такой врожденной любви ко всему прекрасному, не было ей чуждо и трезвое экономическое мышление. Именно она, русская жена немецкого герцога, стала инициатором учреждения в столице своего крохотного государства сберегательной кассы и сберегательного банка. В основном, чтобы защитить интересы малоимущих слоев населения, пострадавших от многолетних наполеоновских войн. Достаточно смелая и неординарная идея для тех давних времен.
Основание финансового «учреждения», как тогда именовалась сберкасса, произошло 16 февраля 1821 года, в день рождения Марии Павловны. Можно еще припомнить и участие Марии Павловны в знаменитом Венском Конгрессе в 1814 году, на котором решались судьбы посленаполеоновской Европы. Естественно, что пригласил ее с мужем на эту встречу царь-победитель Александр Первый, а для нее просто родной старший брат.
Видимо, всегда оказывалась русская Великая Княгиня в нужном месте и в нужное историческое время! Хотя ей приходилось дважды уезжать из города, спасаясь от наполеоновских войск. Были и другие нелегкие моменты в ее благополучной и деятельной жизни, самый тяжелый из которых – смерть ее мужа в 1853 году.
От брака с Карлом Фридрихом у Марии Павловны родилось трое детей. Они как бы унаследовали не только титулы и доброе имя, но и фамильное везение. Ее старшая дочь Мария стала женой Прусского короля. Вторая дочь Августа стала супругой германского Кайзера Вильгельма Первого. А сын Карл Александр сменил родителей на веймарском престоле.
Редкая, очень редкая женская судьба, осененная добрыми делами, любовью близких и устойчивой благодарной памятью потомков.
Похоронена Мария Павловна, скончавшаяся в 1859 году в возрасте семидесяти трех лет, на историческом кладбище Веймара. Над семейной герцогской усыпальницей по ее завещанию была возведена русская православная часовня. С самого своего рождения и до кончины Мария Павловна оставалась верна религии царственного дома Романовых. Задолго до смерти она высказала пожелание, чтобы ее гроб, осененный православным крестом, стоял, к тому же, на русской земле. Под саркофаг Великой Герцогини согласно ее воле была насыпана специально привезенная из России земля.
Верность, преданность, чистота – вот что могло бы быть начертано на личном гербе русской веймарской герцогини.
Дочь Павла Первого
Принцесса в Веймаре? Наверное, Мари![1]
Да, Марья Павловна, дворец не по росточку.
Вот Павел будь в уме, иль хоть немного жив,
(но уж задушен, жаль), то уж отдал бы дочку
(хорошенькую, что ни говори!)
за шведского иль, там, какого принца.
Но в герцогстве малюсеньком пожив,
ты, милая, уж принялась трудиться.
В строительстве духовного дворца
преуспеянием прославилась. И точка.
А сам-то принц, Карл-Фридрих, мил с лица
и даже гренадерского росточка.
Понравился бы бабушке. И впредь
такие браки никому не в убыль.
Подсчитывая веймарскую прибыль,
даешься диву: надо же суметь
собрать вокруг себя и Шиллера, и Листа,
и Гете – хитреца и златоуста.
И Вагнера гонимого пригреть…
Вот это жизнь! Так удалась на славу!
По Божьему сложилась, видно, слову…
А русский храм, иконы, ладан, миро,
как зов предвечного и истинного мира.
И солнца луч в прощальной благостыни —
на саркофаге русской герцогини.
А саркофаг стоит на отческой земле[2]
в немецком Веймаре, где помнят о добре
и красоте российской Марьи Палны.
Текут века, благих видений полны…
Марина Цветаева в Лондоне
«Лондон чудный. Чудная река, чудные деревья. Чудные дети, чудные собаки, чудные кошки, чудные камины и чудный Британский музей. Не чудный только холод, наносимый океаном»…
Эти строки из лондонского письма Марины Цветаевой в Прагу, Анне Тесковой. Письмо было написано 24 марта 1926 года накануне отъезда из Лондона в Париж, к мужу и детям. Нельзя не заметить странного однообразия определений и эпитетов. Это необычно для эпистолярного творчества Цветаевой, что вынуждает задуматься о причинах случившегося словарного «застоя».
Заставить творца отказаться от словотворения даже на столь малом письменном пространстве представляется маловероятным, если не невозможным. Тогда в чем же дело? В отсутствии вдохновения? В дежурной «отписке» старому адресату?
Но есть и другая догадка: повторы вызваны подсознательным ощущением «чуда-чудного», которое нечаянно и негаданно свершилось. То есть воображаемый, легендарный Лондон туманов, студентов с факелами, марширующих у королевского дворца гвардейцев, «весь Лондон, втиснутый… в представление о нем, вневременное и всевременное» (из письма В. Ходасевичу от 15.04.34), Лондон литературных ассоциаций и волшебных снов, явился во плоти и был опознан. Это было свершившееся чудо обладания призрачным и доселе фантомным объектом.
Конечно же, были и сопутствующие всякой воплотившейся мечте разочарования, они не забылись и через восемь лет после поездки аукнулись в письме Ходасевичу: «Город на моих глазах рассыпался день за днем, час за часом на собственные камни, из которых был построен, я ничего не узнавала, всего было слишком много, и все было четко и мелко – как близорукий, внезапно надевший очки и увидевший три четверти лишнего».
А разве не чудо то, что жить ей в Лондоне пришлось совсем неподалеку от Британского музея (по адресу Торрингтон Сквер, дом номер 9), который, со всей очевидностью, мог сопрягаться в ее сознании с московским Музеем изящных искусств, созданием ее отца.
«Чудный Британский музей», располагающий уникальной коллекцией древностей, был когда-то образцом и примером для И.В. Цветаева, замыслившего и осуществившего великий замысел. Именно в Британском музее Цветаева смогла наконец-то воочию увидеть оригиналы тех прекрасных копий, на которые ориентировался и которыми располагал московский музей. По многим свидетельствам, ей особенно нравился египетский отдел лондонского музея.
«У меня классическая мансарда поэта», – сообщила она в письме к П. Сувчинскому. Тем более странным кажется то, что она не написала в Лондоне ни одной стихотворной строки. Хотя и вправду 1926 год нельзя назвать самым плодотворным в ее творчестве.
Все свободное лондонское время она посвятила работе над разгромной статьей «Мой ответ Осипу Мандельштаму» (о его прозаической
