Собрание сочинений. Том I. Поэтические сборники - Павел Николаевич Шубин

Повторяются

                в окнах дворцов.

И сквозь мрак,

                по-осеннему горький,

Рвётся к солнцу

                от чёрных теней

Аполлон

                с озверевшей четвёркой

Улетающих

                в небо

                                коней.

И поймём мы,

                что здесь,

                                над домами,

В каждом камне

                и звоне подков

Тихо дышит

                творимая нами

Золотая легенда веков.

«Так вот она, Охта…»

<Очень весёлые вышли похороны.(Записная книжка)>

Так вот она, Охта!

В заплатах

Бревенчатых домиков ряд.

В полнеба речные закаты

На маленьких окнах горят.

И в этом

                несмелом повторе

Стеклом

                облаков кочевых

Всё та же тоска о просторе

Проулков и улиц кривых.

И это —

Не город могучий,

В граните и заревах весь,

Не поле

Под ветром и тучей,

А так… невесёлая смесь,

Где двор

                подорожником вышит

И вечен пейзаж мостовой:

Коза

                у облезлой афиши,

Скворечня,

                ларёк,

                        постовой.

Лишь сумерки всхлипнут гитарой,

Да, вторя любви у ворот,

Извозчик

Порожнею тарой

По мокрым камням громыхнёт.

И всё тут…

Вся жизнь…

Словно кокон,

Убогий домашний уют

Буран

                спеленает до окон,

Косые снега заметут.

И Охта задремлет,

И плоский

Трактир ей приснится сквозь дым,

Где бредит в тоске Помяловский,

Последним запоем томим;

И ждёт проститутка декокта.

И зол

                одичавший орган…

Такою,

                живучая Охта,

Я видел тебя сквозь туман.

Я думал,

Что в новых квартирах

Мы всё позабыли,

                юнцы,

О тухлых,

                заплёванных дырах,

В которых ютились отцы.

И чтобы

                любой из нас

                                дважды

Небес полюбил синеву,

Я очень хотел бы,

Чтоб каждый

Успел посмотреть

                наяву

Чахоточный,

                скривленный ельник

И Охту

                в разливе работ,

Как сказку

О бедных в сочельник,

Которая завтра умрёт!

«Мы там эту ночь повстречали…»

Мы там эту ночь повстречали,

Где, моя огнём острова,

Заря на коротком причале,

Как парус, качалась едва.

И словно лишённые веса,

Так бабочки к лампе летят,

Сквозь алого света завесу

Стремились суда на закат.

Такая звенящая воля

В крылатом скольженье была,

Что нам до обиды, до боли

Земля показалась мала.

Недвижность, её превосходство,

Уже отвергает река,

И выгиб Чугунного моста —

Рывок от земли в облака.

А если уж суши величье

Работа в полёт повела,

То нам бы два звонких по-птичьи,

Два трепетно-тёплых крыла!

«Распев петушиный…»

Распев петушиный,

                сосновые дачи,

Звезда

                над приморским шоссе.

И волны,

                и ветер рыбацкой удачи,

Как дым

                на песчаной косе.

И, ночь пробродив

                по зыбучим наносам,

В разгон несмолкающих вод

Светло и просторно,

                как смотрят матросы,

Глядит пожилой счетовод.

Его увести

                от широкой постели

Ещё оказались вольны

Безлунное взморье,

                откосы,

                                и мели,

И вечная юность волны.

Пусть завтра он станет

                опять близоруким,

Пусть

                дребезгом мира всего

Забьёт арифмометр,

                охрипший от скуки,

Оглохшие уши его, —

Сегодня он мальчик,

                студент-первокурсник,

И где-то

                вот здесь,

                                горяча,

Появится, лёгкая,

                белый бурнусик

Скользнёт с молодого плеча…

И милые руки —

                как сон,

                                и короче

И чаще дыханье её…

Черемухой

                пахнут прозрачные ночи,

В глубокое впав забытьё.

И, может, залив

                так серебряно светел

И воздух

                затем только рус,

Чтоб здесь

                счетовод пожилой

                                не заметил,

Что он

                поседел и обрюзг,

Что прожита жизнь… —

                Как и я не замечу,

В потёртый пиджак

                до утра

Заботливо кутая девичьи плечи,

Что нам

                расставаться пора,

Что лёгкие тучи

                в узорчатых плахтах,

В венках заревого огня

Плывут…

                И уже просыпается Лахта,

Молочным бидоном звеня.

«Стоял сентябрь в аллеях Петергофа…»

Стоял сентябрь в аллеях Петергофа.

И где-то в травах,

Слышимый едва,

Дышал прибой,

Опять слагая в строфы

Веками позабытые слова.

Всё было сном:

Фонтаны и трава,

Леса в огне,

Подобные закату.

Лишь яхта,

Убегавшая к Кронштадту,

Крылатая, одна была жива.

И я тогда подумал о тебе,

Единственной

                и в радости

                                и в горе,

Что стало так,

И ты в моей судьбе —

Как эта яхта в предвечернем море,

Совсем одна живёшь…

Но целый свет

Мне повторяет голос твой стоусто,

Пока ты – здесь,

Уйдёшь – и станет пусто,

Как там,

Где – помнишь? – парус был

                и – нет…

«Всё те же львы из темноты…»

Всё те же львы из темноты,

И море,

И скамья на месте.

A ты… Куда девалась ты?

Лишь день – как час,

И мы – не вместе.

Здесь – помнишь? – таяла листва

В пруду, червонном от заката,

И меркла осень,

И куда-то —

На полночь —

Плыли Острова.

О чём ты думала тогда,

Кого ты вспоминала, плача?

На день,

                на час ли,

                                на года —

Была на двух одна удача

И сердца стук —

                один на двух.

Ты не могла забыть такое,

Ты помнишь!

Почему ж покоем

Наполнен день

И вечер – глух?

И разве так любовь горда,

И ты мне всё уже сказала,

В молчанье