Собрание сочинений. Том I. Поэтические сборники - Павел Николаевич Шубин

рои…

И Зрини понял: не свои…

Сбегая к стаду через ров,

Увидел:

С отрубных дворов

Толпа людей бежала к стойлу.

И сел. Спешить уже не стоило:

Соседей вёл старик Бугров

До шереметьевских коров.

«Дождался, чёртов ворон, крови…

Ну, погоди ты!»

Иован

Согнал в лощину гурт коровий.

……………………………………..

……………………………………..

Сухой полынью пах курган…

С его хребта навстречу гулу,

В чащобу вздыбленных дубин

Глядел зрачком тупого дула

Кавалерийский карабин.

Он медленно скользил по краю

Толпы,

Как будто выбирая

Знакомое средь многих лиц,

И замер вдруг,

Наверняка

Нащупав сердце вожака.

Блеснула молния прямая —

Удар!

И, упадая ниц,

Бугров крестом раскинул руки.

И эхо повторило звуки

По берегам, пугая птиц.

И было видно Иовану,

Как стихли все, оторопев

На миг…

И сразу тёмный гнев

Тяжёлым рёвом загремел,

Катясь к высокому кургану

Прибоем человечьих тел.

И снова ствол незрячим глазом

Повёл

И снова – раз за разом —

Споткнулись четверо во рву…

Четыре гильзы на траву

Упали возле локтя Зрини;

Затвор нащупала рука,

Но сухо щёлкнул спуск курка:

Патронов нету в магазине.

Сверкнули рядом зубья вил,

И снова, как тогда, средь боя,

Он хрипло крикнул: «Га, Радзивилл!» —

И закрутил над головою

Свой карабин, как буздыган.

Но из-под ног ушёл курган…

В последний раз мелькнуло небо

С звездой в безоблачной глуби…

И кто-то закричал: «Руби!»

Взлетел топор – и, глядя слепо

Вперёд,

Скатилась голова

С кургана в стойбище коровье…

И следом пенистою кровью

Дымилась жёсткая трава.

X

Семнадцать лет.

Я не заметил,

Когда прошли они…

А тут

Всё так же дымны на рассвете

Короны старых гулких ветел,

И так же лютики цветут.

И лишь ещё необозримей

Над гладью тиховейных вод

Поля хлебов, где умер Зрини,

Колхоза имени его.

Рожь зацвела.

И, как в тумане,

Пыльцой летучей перевит,

Стоит на вековом кургане

Высокий камень монолит.

В его безмолвии суровом

Застыла гордая печаль,

И постамент его едва ль

Не весь зарос болиголовом,

Пыреем, чабрецом лиловым

И росным цветом диких мальв.

Сюда когда-то приходил

Маляр и с помощью бакана

Четыре буквы начертил

На гранях камня-великана.

С тех пор сквозь тихую траву

Глядит в степную синеву

Одно,

Как сердце Иована,

Неукротимое: ЖИВУ!

1937

Уверенность

Всё, что смог доныне уберечь я,

Проходя по наливным садам,

Навсегда лишённым красноречья,

Самым дорогим не передам;

Самым близким – рослым и упорным,

Меж которых поднимался сам,

Вкруг растущим – кровным и некровным,

Неизменным братьям и друзьям.

Я не передам им это право —

Поднимать полотнища зари,

Ясно понимать леса и травы,

Запросто с ветрами говорить.

Если б я родился с ясным словом,

Я бы рассказал им, я бы спел,

Как в лесу над омутом лиловым

В наши вёсны соловей гремел,

Что он говорил нам, бестолковым,

Жадным до любви и молодым…

Вереск цвёл над омутом лиловым,

И туман стоял сухой, как дым.

Думал – песню лучшую, любую,

Только рот открою – запою.

Мне тогда казалось, что стою я

Ближе всех по крови к соловью.

Мне тогда казалось, что, не кончив

Песню золотую до конца,

Я другую заиграю – звонче

И сильней пернатого певца.

Но она ушла, повадка птичья…

Или вовсе не было её?

О, каким тупым косноязычьем

Горло перетянуто моё.

Запоёшь – забьётся в смертном круге,

Как слепая лошадь в чигире,

Песня, моя горькая подруга, —

Ни сверкать ей нечем, ни гореть.

И за всё, что в сумраке долинном

Грезилось когда-то сгоряча,

Смог я только горлом петушиным

Чьё-то утро раннее встречать.

Но и это поднимало радость.

Но и это утверждало, что

Где-то между нами затерялась

Слава песни, ставшая мечтой.

Если же, рождённые немыми,

Поднялись над немотой своей,

Значит, между нами, молодыми,

Настоящий зреет соловей.

1935, Чернавск

Из сборника «Молодой Ленинград» (1937)

«Что ж это? Песнею сумной…»

Что ж это? Песнею сумной,

Той, от которой – рыдать,

Стаей хлебов белошумной

Ты мне приснилась опять.

Что ж это?

Бьют в подворотни

Кони, почуяв других;

Первые конные сотни

В зарослях скрылись тугих.

Только легла огородом

Тихая пыль,

Да вдали,

Где-то за яром, за бродом,

Песню навзрыд повели.

Срезана горечью жгучей,

В чёрном платке до бровей,

Словно

В тяжелой падучей,

Бьётся казачка в траве —

Страшная чёрная птица…

На стременах у коней

Тащится бабья станица

До полевых росстаней.

…Помолись за казака,

Белая голубка…

Песней-молитвой пред рубкой

Грянула степь на закат

И покатилась к Карпатам,

К прорвам Мазурских озёр.

Взмыв за курганом горбатым,

Беркут над старым штандартом

Крылья кривые простёр.

1937

«Здесь льдины, как едкая щёлочь…»

Здесь льдины, как едкая щёлочь —

Разъела донская вода…

Вдыхать бы весеннюю горечь,

Стоять бы под ветром всегда.

И видеть, как падает полночь,

Как тает туман без следа.

Я долю иную не знаю —

Покрытый кустарником склон,

Да даль – голубая, сквозная,

Реки бормотанье сквозь сон —

Да степь, да заря вырезная.

Да хата с окном на загон.

Покамест на плёсы гагарьи,

Сгоняя с