Иван Бунин - Том 1. Стихотворения

20. VIII.08

Имру-Уль-Кайс*

Ушли с рассветом. ОпустелиПесчаные бугры.Полз синий дым. И угли кровью рделиТам, где вчера чернели их шатры.Я слез с седла — и пряный запах дымаМеня обвеял теплотой.При блеске солнца был невыразимоКрасив огонь прозрачно-золотой.

Долина серая, нагая,Как пах осла. В колодце гниль и грязь.Из-за бугров моря текут, сверкаяИ мутно серебрясь.Но тут семь дней жила моя подруга:Я сел на холм, где был ее намет,Тут ветер дует с севера и юга —Он милый след не заметет.

Ночь тишиной и мраком истомила.Когда конец?Ночь, как верблюд, легла и отдалилаОт головы крестец.Песок остыл. Холодный, безответный,Скользит в руке, как змей.Горит, играет перстень самоцветный —Звезда любви моей.

21. VIII.08

«Открыты окна. В белой мастерской…»*

Открыты окна. В белой мастерскойСледы отъезда: сор, клочки конверта.В углу стоит прямой скелет мольберта.Из окон тянет свежестью морской.

Дни все светлей, все тише, золотистей —И ни полям, ни морю нет конца.С корявой, старой груши у крыльцаСпадают розовые листья.

28. VIII.08

Художник*

Хрустя по серой гальке, он прошелПокатый сад, взглянул по водоемам,Сел на скамью… За новым белым домомХребет Яйлы и близок и тяжел.

Томясь от зноя, грифельный журавльСтоит в кусте. Опущена косица,Нога — как трость… Он говорит: «Что, птица?Недурно бы на Волгу, в Ярославль!»

Он, улыбаясь, думает о том,Как будут выносить его — как сизыНа жарком солнце траурные ризы,Как желт огонь, как бел на синем дом.

«С крыльца с кадилом сходит толстый поп,Выводит хор… Журавль, пугаясь хора,Защелкает, взовьется от забора —И ну плясать и стукать клювом в гроб!»

В груди першит. С шоссе несется пыль,Горячая, особенно сухая.Он снял пенсне и думает, перхая:«Да-с, водевиль… Все прочее есть гиль».

1908

Отчаяние*

…И нового порфирой облеклиИ назвали владыкою Ирана.Нож отняли у прежнего тирана,Но с робостью, с поклоном до земли.

В Испании — рев варварского стана,Там с грязью мозг копытами толкли…Кровоточит зияющая ранаВ боку Христа. — Ей, господи, внемли!

Я плакал в злобе; плакал от позора,От скорби — и надежды: я годаМолчал в тоске бессилья и стыда.Но я так жадно верил: скоро, скоро!

Теперь лишь стоны слышны. В эти дниЗвучит лишь стон… Лама савахфани?

1908

«В полях сухие стебли кукурузы…»*

В полях сухие стебли кукурузы.Следы колес и блеклая ботва.В холодном море — бледные медузыИ красная подводная трава.

Поля и осень. Море и нагиеОбрывы скал. Вот ночь, и мы идемНа темный берег. В море — летаргияВо-всем великом таинстве своем.

«Ты видишь воду?» — «Вижу только ртутныйТуманный блеск…» Ни неба, ни земли.Лишь звездный блеск висит под нами — в мутнойБездонно-фосфорической пыли.

<1908>

Трон Соломона*

На письмена исчезнувших народовПохожи руны Времени — значкиВдоль старых стен и полутемных сводов,Где завелись точильщики-жучки.

Царь Соломон повелевал ветрами,Был маг, мудрец. «Недаром сеял я, —Сказал господь. — Какими же дарамиВенчать тебя, царь, маг и судия?»

«Сев славных дел венчает солнце славы, —Ответил царь. — Вот гении пустыньПокорны мне. Но гении лукавы,Они не чтут ни долга, ни святынь.

Трон Мудрости я им велел построить,Но я умру — и, бросив труд, в ГеджасУйдут они. Ты мог мне жизнь устроить:Сокрой от них моей кончины час».

«Да будет так», — сказал господь. И годыТекли в труде. И был окончен трон:Из яшмы древней царственной породы,Из белой яшмы был изваян он.

Под троном львы, над троном кондор горный,На троне — царь. И ты сокрыл, творец,Что на копье склоняется в упорной,Глубокой думе — высохший мертвец.

Но рухнет он! Древко копья из кедра,Оно — как сталь. Но уж стучат жучки!Стучат, стучат — и рассыпают щедроЗловещие, могильные значки.

<1906–1908>

Рыбалка*

Вода за холодные серые дни в октябреНа отмелях спала — прозрачная стала и чистая.В песке обнаженном оттиснулась лапка лучистая:Рыбалка сидела на утренней ранней заре.

В болоте лесном, под высоким коричневым шпажником,Где цепкая тина с листвою купав сплетена,Все лето жила, тосковала о дружке она,О дружке, убитой заезжим охотником-бражником.

Зарею она улетела на дальний Дунай —И горе забудет. Но жизнь дорожит и рыбалкою:Ей надо помучить кого-нибудь песенкой жалкою —И Груня жалкует, поет… Вспоминай, вспоминай!

<1906–1908>

Баба-Яга*

Гулкий шум в лесу нагоняет сон —  К ночи на море пал сырой туман.Окружен со всех с четырех сторон  Темной осенью островок Буян.

А еще темней — мой холодный сруб,  Где ни вздуть огня, ни топить не смей,А в окно глядит только бурый дуб,  Под которым смерть закопал Кощей.

Я состарилась, изболелась вся —  Десять сот годов берегу ларец!Будь огонь в светце — я б погрелася,  Будь дрова в печи — похлебала б щец.

Да огонь — в морях мореходу весть,  Да на много верст слышен дым от лык…Черт тебе велел к черту в слуги лезть,  Дура старая, неразумный шлык!

<1906–1908>

Дикарь*

Над стремью скал — чернеющий орел.За стремью — синь, туманное поморье.Он как во сне к своей добыче шелНа этом поднебесном плоскогорье.

С отвесных скал летели вниз кусты,Но дерзость их безумца не страшила:Ему хотелось большей высоты —И бездна смерти бездну довершила.

Ты знаешь, как глубоко в синевуУходит гриф, ужаленный стрелою?И он напряг тугую тетиву —И зашумели крылья над скалою,

И потонул в бездонном небе гриф,И кровь, звездой упавшую оттудаНа берега, на известковый риф,Смыл океан волною изумруда.

<1906–1908>

Напутствие*

«За погостом Скутари, за чернымКипарисовым лесом…» — «О мать!Страшно воздухом этим тлетворным    Молодому дышать!»

«Там шалаш, в шалаше — прокаженный…»«Пощади свежесть сердца!..» — «СклонисьДо земли и рукой обнаженной    Гнойной язвы коснись».

«Мать! Зачем? Разве душу и телоЯ не отдал тебе?» — «Замолчи.Ты идешь на великое дело:    Ждут тебя палачи.

Тверже стали, орлиного когтяБезнадежное сердце. Склонись —И рукой, обнаженной до локтя,    Смертной язвы коснись».

<1906–1908>

Последние слезы*

Изнемогла, в качалке задремалаПод дачный смех. Синели небеса.Зажглась звезда. Потом свежее стало.Взошла луна — и смолкли голоса.

Текла и млела в море полоса.Стекло балконной двери заблистало.И вот она проснулась и усталоПоправила сухие волоса.

Подумала. Полюбовалась далью.Взяла ручное зеркальце с окна —И зеркальце сверкнуло синей сталью.

Ну да, виски белеют: седина.Бровь поднята, измучена печалью.Светло глядит холодная луна.

<1906–1908>