Ярослав Смеляков - Стихотворения и поэмы

149. РЕЧЬ ФИДЕЛЯ КАСТРО В НЬЮ-ЙОРКЕ

Зароптали захлопал восторженнозал —это с дальнего кресламедлительно встал

и к трибуне пошел —казуистам на страх —вождь кубинцевв солдатских своих башмаках.

Пусть проборам и усикамта бородаужасающей кажется —что за беда?

Ни для сладеньких фраз,ни для тонких остротне годитсяохрипший ораторский рот.

Непривычныдля их респектабельных месттвой внушительный рости решающий жест.

А зачем их жалеть,для чего их беречь?Пусть послушаютэту нелегкую речь.

С ними прямо и грубо —так время велит —Революция Кубысама говорит.

На таком же подъеме,таким языкомразговаривал некогданаш Совнарком.

И теперь,если надо друзей защитить,мы умеемтаким языком говорить.

И теперь,если надо врагов покарать,мы умеемтакие же речи держать.

150. ПИСЬМО К ДРУГУ-СТИХОТВОРЦУ

Михаилу Луконину

Меж неземной и средь житейскойтолпы поэтов небольшоймы — плебс. И вкус у нас плебейский,а не какой-нибудь иной.

Но плебс совсем другого рода,а не такого, не того,что, тщась шагать в главе народа,плетется сам в хвосте его.

Для песенок с пошибом старымне брали мы со стороныни семиструнную гитару,ни балалайку в три струны.

И в небольшом фабричном залесредь чтения своих страницчечеткой, сдуру, не прельщалиряды смеющихся девиц.

…Мы с теми даже вроде дружим,но сами вовсе не из тех,кому — до боли сердца — нуженлюбой, но все-таки успех.

Мы не из тех, кто молодежистрочит намеки да интим.Мы сами это делать можем,да не желаем. Не хотим.

Мы не хотим, чтоб нам вдогонку —оценка та совсем не впрок:«Ах, как он мил! Какой он тонкий!» —звучал прелестный голосок.

Но это только отрицанье.А вдруг достойные умынас спросят: «Ну а что вы сами?»Действительно — что сами? Мы?

Вдыхая жадно воздух здешний,с тобою вместе мы вдвоембез фейерверка, непоспешно,хоть время к вечеру, идем.

Мы отвергаем за работой —не только я, не только ты —красивости или красотыдля социальной красоты.

Мы добываем, торжествуяи глядя времени в лицо,не «мо», не хохму продувную,а просто красное словцо.

Да, то словцо и то словечко,произнесенное в упор,что как истопленная печкаили в зазубринах топор.

151. ПОЭТЫ

Я не о тех золотоглавыхпевцах отеческой земли,что пили всласть из чаши славыи в антологии вошли.

И не о тех полузаметныхсвидетелях прошедших лет,что всё же на листах газетныхоставили свой слабый след.

Хочу сказать, хотя бы сжато,о тех, что, тщанью вопреки,так и ушли, не напечатаводной-единственной строки.

В поселках и на полустанкахони — средь шумной толчеи —писали на служебных бланкахстихотворения свои.

Над ученической тетрадкой,в желанье славы и добра,вздыхая горестно и сладко,они сидели до утра.

Неясных замыслов величьеих души собственные жгло,но сквозь затор косноязычьяпробиться к людям не могло.

Поэмы, сложенные в спешке,читали с пафосом онипод полускрытые усмешкиих сослуживцев и родни.

Ах, сколько их прошло по светуот тех до нынешних времен,таких неузнанных поэтови нерасслышанных имен!

Всех бедных братьев, что к потомкамне проложили торный путь,считаю долгом пусть негромко,но благодарно помянуть.

Ведь музы Пушкина и Блока,найдя подвал или чердак,их посещали ненароком,к ним забегали просто так.

Их лбов таинственно касались,дарили две минуты ими, улыбнувшись, возвращалисьназад, к властителям своим.

152. БОРИС КОРНИЛОВ

Из тьмы забвенья воскрешенный,ты снова встретился со мной,пудовой гирею крещенный,ширококостый и хмельной.

Не изощренный томный барин —деревни и заставы сын,лицом и глазками татарин,а по ухватке славянин.

Веселый друг и сильный малый,а не жантильный вертопрах,приземистый, короткопалый,в каких-то шрамах и буграх.

То — буйный, то — смиренно-кроткий,то — предающийся греху,в расстегнутой косоворотке,в боярской шубе на меху.

Ты чужд был залам и салонам,так, как чужды навернякадиванам мягкого вагонакушак и шапка ямщика.

И песни были!.. Что за песни!Ты их записывал пером,вольготно сидя, как наездник,а не как писарь за столом.

А вечером, простившись с музой,шагал, куда печаль влекла,и целый час трещали лузыу биллиардного стола.

Случалось мне с тобою рядомбродить до ранней синевывдоль по проспектам Ленинграда,по переулочкам Москвы.

И я считал большою честью,да и теперь считать готов,что брат старшой со мною вместегулял до утренних гудков.

Всё это внешние приметы,быть может, резкие — прости.Я б в душу самую поэтахотел читателя ввести.

Но это вряд ли мне по силам,да и нужды особой нет,раз ты опять запел, Корнилов,наш сотоварищ и поэт.

153. САПЕРЫ

Уже в Истории все даты,какие та дала война,а для саперного солдатаеще не кончилась она.

То вдалеке, то чуть не рядом,а то совсем под боком, тут,они немецкие снарядыиз подземелий достают.

И бережно, дыша помалу,с нерасторопностью своейнесут их утром к самосвалу,как носят бомбы и детей.

Мы оценить их подвиг тяжкийпо справедливости должны.Снимайте шляпы и фуражкиперед саперами страны.

154. РОМАШКА

Из всей земли исполинскойвзаправду, а не рисуясь,Америкою Латинскойвсё больше интересуюсь.

Журналы всю ночь листая,вычитывая газеты,старательно собираюподробности и приметы.

С мальчишеским прилежаньем,с монашеской верой в чудодалекие очертаньярассматриваю отсюда.

При свете настольной лампыты кажешься очень странной,чужая ночная пампа,таинственная саванна.

Но вот я узнал впервые,что там по границам вспашкирастут, как у нас в России,подсолнечник и ромашки.

Мне выразить это трудно,но есть у земли желанье,чтоб сблизились обоюдногражданские расстоянья.

Поэтому эти строкитебе посвящаю смело,рязанский цветок далекий,ромашка Венесуэлы.

155. КУБИНСКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ

Средь плантаций и ниввесела гуахира,в этот день получивключ от новой квартиры.

Растерявшись, стоит,на глазах хорошея,и блистает-блеститсветлый ключик на шее.

Не таскать же в рукетот подарок артельный —пусть висит на шнурке,словно крестик нательный.

Хватит спать на полах,по каморкам тесниться,копошиться в углах,на задворках ютиться!

Не пришлось мне быватьтам, где правили янки,но пришлось повидатьчердаки и землянки.

Он повсюду такови везде одинаков,нищий быт батракови ночлежных бараков.

Обозлясь в тесноте,мы отчаянно самивсе клоповники тесокрушили ломами.

Мы развеяли стильчердака и подвала.Только мелкая пыль,постояв, оседала.

И умом и душойпринимаю сугубоэтот ключ небольшой —символ нынешней Кубы.

Будто месяц из туч,тускло смазанный жиром,серебрящийся ключот отдельной квартиры.

156. ВЫ НЕ ИСЧЕЗЛИ