Избранное - Дмитрий Борисович Кедрин

сор из избы не выносят.

Скажу, не таясь, что пошло бы вам впрок,

Когда б вы запомнили этот урок!

А нынче быть пиру! Хилков, порадей,

Чтоб сварены были пельмени.

Во славу простых, немудрящих людей

Сегодня мы чару запеним!

Мы выпьем за тех, кто от трона вдали

Печется о славе Российской земли!

В кремлевской палате накрыты столы

И братины подняты до́ рту.

Всю долгую ночь ермаковы послы

Пируют с Иваном Четвертым.

Хмельная беседа идет вкруг стола,

Трезвонят московские колокола.

1944

Песня про Алёну-Старицу

Что не пройдет — останется,

А что пройдет — забудется…

Сидит Алёна-Старица[1]

В Москве на Вшивой улице.

Зипун, простоволосая,

На голову набросила,

А ноги в кровь изрезаны

Тяжелыми железами.

Бегут ребята — дразнятся,

Кипит в застенке варево…

Покажут ноне разинцам

Острастку судьи царевы!

Расспросят, в землю метлами

Брады уставя долгие,

Как соколы залетные

Гуляли Доном-Волгою,

Как под Азовом ладили

Челны с высоким за́стругом,

Как шарили да грабили

Торговый город Астрахань.

Палач-собака скалится,

Лиса-приказный хмурится.

Сидит Алёна-Старица

В Москве на Вшивой улице.

Судья в кафтане до полу

В лицо ей светит свечечкой:

— Немало, ведьма, попила

Ты крови человеческой,

Покуда плахе-матушке

Челом ты не ударила!

Пытают в раз остаточный

Бояре государевы:

— Обедню чёрту правила ль,

Сквозь сито землю сеяла ль

В погибель роду цареву,

Здоровью Алексееву?

— Смолой приправлен жидкою,

Мне солон царский хлебушек!

А ты, боярин, пыткою

Стращал бы красных девушек.

Хотите — жгите заживо,

А я царя не сглазила:

Мне жребий выпал — важивать

Полки Степана Разина.

В моих ушах без умолку

Поет стрела татарская.

Те два полка,

Что два волка́,

Дружину грызли царскую!

Нам, смердам, двери заперты

Повсюду, кроме паперти.

На паперти слепцы поют,

Попросишь — грош купцы дают.

Судьба меня возвысила!

Я бар, как семя, щёлкала,

Ходила в кике бисерной,

В зеленой кофте шёлковой.

На Волге — что оконницы —

Пруды с зеленой ряскою.

В них раки нынче кормятся

Свежинкою дворянскою.

Боярский суд не жаловал

Ни старого,

Ни малого,

Так вас любить,

Так вас жалеть, —

Себя губить,

Душе болеть!

Горят огни-пожарища,

Дымы кругом постелены.

Мои друзья-товарищи

Порубаны, постреляны,

Им глазоньки до донышка

Ночной стервятник выклевал,

Их греет волчье солнышко,

Они к нему привыкнули.

И мне топор, знать, выточен

У ката в башне пыточной,

Да помни, дьяк, неровен час:

Сегодня — нас,

А завтра — вас!

Мне б после смерти галкой стать,

Летать под низкою тучею,

Ночей не спать,

Царя пугать

Бедою неминучею!..

Смола в застенке варится,

Опарой всходит сдобною,

Ведут Алену-Старицу

Стрельцы на место Лобное.

В Зарядье над осокою

Блестит зарница дальняя.

Горит звезда высокая…

Терпи, многострадальная!

А тучи,

Словно лошади,

Бегут над Красной площадью.

Все звери спят.

Все птицы спят,

Одни дьяки

Людей казнят.

1938

Приданое

В тростниках просохли кочки,

Зацвели каштаны в Тусе,

Плачет розовая дочка

Благородного Фирдуси:

— Больше куклы мне не снятся,

Женихи густой толпою

У дверей моих теснятся,

Как бараны к водопою.

Вы, надеюсь, мне дадите

Одного назвать желанным.

Уважаемый родитель!

Как дела с моим приданым?

Отвечает пылкой дочке

Добродетельный Фирдуси:

— На деревьях взбухли почки.

В облаках курлычут гуси.

В вашем сердце полной чашей

Ходит паводок весенний,

Но, увы, к несчастью, ваши

Справедливы опасенья.

В нашей бочке — мерка риса,

Да и то еще едва ли.

Мы куда бедней, чем крыса,

Что живет у нас в подвале.

Но уймите, дочь, досаду,

Не горюйте слишком рано:

Завтра утром я засяду

За сказания Ирана,

За богов и за героев,

За сраженья и победы

И, старания утроив,

Их окончу до обеда,

Чтобы вился стих чудесный

Легким золотом по черни,

Чтобы шах прекрасной песней

Насладился в час вечерний.

Шах прочтет и караваном

Круглых войлочных верблюдов

Нам пришлет цветные ткани

И серебряные блюда,

Шелк, и бисерные нити,

И мускат с имбирем пряным,

И тогда, кого хотите,

Назовете вы желанным.

В тростниках размокли кочки,

Отцвели каштаны в Тусе,

И опять стучится дочка

К благородному Фирдуси:

— Третий месяц вы не спите

За своим занятьем странным.

Уважаемый родитель!

Как дела с моим приданым?

Поглядевши, как пылает

Огонек у вас ночами,

Все соседи пожимают

Угловатыми плечами.

Отвечает пылкой дочке

Рассудительный Фирдуси:

— На деревьях мерзнут почки.

В облаках умолкли гуси.

Труд — глубокая криница,

Зачерпнул я влаги мало,

И алмазов на страницах

Лишь немного заблистало.

Не волнуйтесь, подождите,

Год я буду неустанным,

И тогда, кого хотите,

Назовете вы желанным.

Через год просохли кочки,

Зацвели каштаны в Тусе,

И опять стучится дочка

К терпеливому Фирдуси:

— Где же бисерные нити

И мускат с имбирем пряным?

Уважаемый родитель!

Как дела с моим приданым?

Женихов толпа устала

Ожиданием томиться.

Иль опять алмазов мало

Заблистало на страницах?

Отвечает гневной дочке

Опечаленный Фирдуси:

— Поглядите в эти строчки,

Я за труд взялся́, не труся,

Но должны еще чудесней

Быть завязки приключений,

Чтобы шах прекрасной песней

Насладился в час вечерний.

Не волнуйтесь, подождите,

Разве каплет над Ираном?

Будет день, кого хотите,

Назовете вы желанным.

Баня старая закрылась,

И открылся новый рынок.

На макушке засветилась

Тюбетейка из сединок.

Чуть ползет перо поэта

И поскрипывает тише.

Чередой проходят ле́та,

Дочка ждет, Фирдуси пишет.

В тростниках размокли кочки,

Отцвели каштаны в Тусе.

Вновь стучится злая дочка

К одряхлевшему Фирдуси:

— Жизнь прошла, а вы сидите

Над писаньем окаянным.

Уважаемый родитель!

Как дела с моим приданым?

Вы, как заяц, поседели,

Стали злым и желтоносым,

Вы над песней просидели

Двадцать зим и двадцать весен.

Двадцать раз любили гуси,

Двадцать раз взбухали почки.

Вы оставили, Фирдуси,

В старых девах вашу дочку.

— Будут груши, будут фиги,

И халаты, и рубахи.

Я вчера окончил книгу

И с купцом отправил к шаху.

Холм песчаный не остынет

За дорожным поворотом, —

Тридцать странников пустыни

Подойдут к моим воротам.

Посреди придворных близких

Шах сидел в своем серале.

С ним лежали одалиски,

И скопцы ему играли.

Шах глядел, как пляшут триста

Юных дев, и бровью двигал.

Переписанную чисто

Звездочет приносит книгу:

— Шаху прислан дар поэтом,

Стихотворцем поседелым…

Шах сказал: — Но разве это —

Государственное дело?

Я пришел к моим невестам,

Я сижу в моем гареме.