Великое ничтожество - Валерий Вячеславович Татаринцев

ни взять.

Князь и барон тепло дружили,

Друг к другу в гости заходили

Поочерёдно. В этот раз

Пришёл гостить к барону князь.

Среди гостей стоял в гостиной,

О кресло опершись картинно,

Уродец маленького роста;

Князь очарован был им просто,

Спросил барона: «Кто такой?» —

И указал на малыша

Своею княжеской рукой.

Сказал барон, едва дыша:

«О это самый мой толковый

И исполнительный курьер!

Нельзя о нём сказать плохого,

Он носит имя Циннобер,

Хоть в министерстве он недавно,

Но поработал уже славно!

Трудолюбивый! Энергичный!

Всегда имеет вид приличный!

Я мыслю, года не пройдёт,

Карьерной лестницей пойдёт

Он очень быстро в гору» —

«Об этом нет и спору!

Вы сообщите протеже —

Советник тайный он уже!

Не он ли составлял отчёт

За весь предшествующий год?»

Тем временем малышурод

Засунул жаворонка в рот,

Жевал и чавкал, как свинья.

«Отчёт составил этот я», —

Cказал какойто человек

Чем на себя грозу навлек:

Князь закричал: «Какой нахал!

Я, кажется, тебя не звал!

Служить ты сможешь эталоном

По хамству! Боже! Панталоны!

Ты мне их жиром перекапал!» —

С досады даже плюнул на пол.

«Я б вас закапать не посмел!

К тому ж я ничего не ел!

Во всём виновен Циннобер!» —

«Таких развязанных манер

Нет больше в целом свете!

Вы мужество имейте

Хотя б свою вину признать!

Не надо на других кивать!

Теперь извольте удалиться!

Я начинаю сильно злиться!»

Был Циннобер за стол усажен

И вид его был горд и важен,

Он с князем рядышком сидел,

На всех с презрением глядел,

Под астраханскую селёдку

Хлестал он данцигскую водку,

И жаворонков не считал —

Он их десятками глотал,

Рыгал, чесался, воздух портил,

Но аппетита не испортил

Он тем сиятельным особам,

Поскольку способом особым

Околдовал он очень многих

Ревнителей морали строгих.

Все восхищались Циннобером:

«Его английские манеры

Достойны восхищения!»

«Прошу у вас прощения,

Мой несравненный, юный друг!

Я призываю всех вокруг

Тост выпить за здоровье ваше!

Хотя я вас намного старше,

Сказать публично не стыжусь,

Знакомством с вами я горжусь!» —

Князь говорил воодушевлённо,

Бросая взгляд почти влюблённый

На длинноносого обжору,

Который чавкал, словно боров.

Глава десятая

В хорошем очень настроении

Был Бальтазар, души волнения

Покинули совсем его,

Он не боялся ничего

И верил: человек в карете

Во всё китайское одетый

Поможет чары победить

И справедливость утвердить.

Его друг Фабиан заметил,

Хотел сбежать, но не успел,

А Бальтазар его приметил,

Стрелою к другу подлетел:

«Эй, Фабиан, да что с тобою?!

Лицо как будто с перепоя,

Имеешь скверный внешний вид

И, верно, голова, болит?»

А Фабиан ему ответил:

«Когда тебя я вдруг заметил,

То попытался убежать,

Чтоб нашей встречи избежать.

Ты был в прекрасном настроении,

Его хотел я чуть продлить,

Поверь, и для меня мучение

С тобой об этом говорить!

Твоя любимая Кандида

Так в Циннобера влюблена!

Тебе смертельная обида

Сейчас, мой друг, нанесена!

Да не обида! Даже рана!

Прости меня!» – у Фабиана

Глаза заметно увлажнились

И слёзы горькие полились.

Но Бальтазар не изменился,

Как прежде радостью лучился.

«Ты что, Кандиду разлюбил?» —

Студент почти что завопил,

Дивясь от изумления

На редкое явление:

Спокоен очень Бальтазар.

«Нет! Не угас любви пожар!

И я люблю её как прежде

И сердце нежностью полно!

Ношу в душе своей надежду —

Случится всё, что суждено!

Лишь разлетятся эти чары

(Попомнит карлик Бальтазара!),

Кандида вновь ко мне вернётся!

О, Фабиан! Как сердце бьётся

В моей пылающей груди!

Отрадно мне теперь живётся!

Жду только счастье впереди!» —

И окрылённый Бальтазар

Всё Фабиану рассказал.

«Я не хочу тебя расстроить,

Мой друг любимый Бальтазар:

Наивно планы борьбы строить,

Надеясь на волшебный дар.

Проспер Альпанус – доктор только,

А не кудесник и не маг,

Он презабавнейший чудак,

Но не волшебник он нисколько;

Его карета вся из света —

Обыкновенная карета,

Покрытая блестящей краской,

А кажется – она из сказки;

Фазан, за кучера сидящий,

Конечно же, не настоящий,

А кучер в белое одетый —

Мошенник он и плут отпетый;

А жук, стоящий на запятках,

Лишь старый зонтик весь в заплатках;

Единороги – просто кони,

На них рога он нацепил,

Накинул по цветной попоне,

Что у старьёвщика купил.

Да что впустую говорить!

Не лучше ли к нему сходить?» —

«Ты угадал моё желанье!

Идём скорей! Как на свиданье

К любимой я к нему спешу.

Быстрее, Фабиан, прошу!»

Поспешно к доктору Просперу

Отправились вдвоём друзья.

«Чтоб расквитаться с Циннобером,

Нам медлить, Фабиан, нельзя!»

Они увидели ограду,

Что закрывала доступ к саду,

К воротам быстро подошли

И беспрепятственно вошли:

Ворота растворились сами.

«Сад, видно, полон чудесами!» —

С восторгом Бальтазар сказал

И на лягушек указал

Размером с крупную собаку,

А Фабиан сказал: «Однако,

Ты жаждешь чуда, Бальтазар!

Сам на старушек указал,

А говоришь: «Смотри – лягушки!»

И, правда, милые старушки

С улыбкой доброй на устах

Возились в розовых кустах;

У дома два единорога

Траву щипали понемногу.

«Смотри!» – воскликнул Бальтазар

И вновь на чудо указал.

«Да это кони! Просто кони!

Мой друг, ты сдвинулся с ума!

Обыкновеннейшие пони!

Видать, пословица права:

У каждой головы свой путь

С ума свихнуться какнибудь!»

Друзья поднялись на ступеньки

И осторожно помаленьку

Тянуть стал Бальтазар шнурок,

Разнёсся музыкой звонок,

Дверь моментально отворилась

И на пороге появилась

Большая птица в жёлтых перьях.

«Я сам глазам своим не верю!

Дворецким здесь – большая птица!» —

«Опомнись! Что за небылица?!

Что, Бальтазар, с тобой творится?

Дворецкий это, а не птица,

В ливрею жёлтую одет.

Здесь птицы и в помине нет!»

Они вошли в просторный зал,

Проспер Альпанус ожидал

Друзей среди волшебных книг,

Он время проводить привык,

Работая или читая

Труды учёных из Китая.

Проспер Альпанус с Бальтазаром

Ни мига не теряли даром,

Лишь поздоровались и вот

Беседа о делах идёт.

За три минуты Бальтазар

Всё о прохвосте рассказал,

Ввёл в курс он доктора Проспера

Насчёт проделок Циннобера.

На миг задумался Проспер:

«Кто всё же этот Циннобер?»

Затем огромный том достал

И очень бережно листал,

А Бальтазар уселся рядом,

Своим спокойным зорким взглядом

Он за картинами следил,

Но никого не находил

Похожего на Циннобера

Он в книге доктора Проспера.

Здесь были лешие и гномы

(По детским сказкам нам знакомы),

Русалки, ведьмы и сатиры

И кровожадные вампиры.

К картинке стоит прикоснуться,

Она мгновенно оживёт:

Русалка в море запоёт,

Захочется рукой коснуться

Прохладной голубой воды —

Напрасны будут все труды —

Лишь троните картину снова,

Она в мгновение замрёт,

Волна по морю не пойдёт,

Русалка не споёт ни слова.

Два раза книгу пролистали,

Смотреть на чудища устали,

И молвил горестно Проспер:

«Не знаю я, кто Циннобер!

Коль не пойму его природы,

Не одолею я урода».

Тут Фабиан сказал спесиво:

«Эх, доктор, всё же некрасиво

Доверчивый дурить народ!

Не по зубам вам сей урод!

Так вы скажите о том прямо!

Не надо нас дурить, упрямо

Изображать собою мага!

Всё стерпит, говорят, бумага,

Так вы пишите сказки эти —

Вам будут благодарны дети.

Меня увольте – не ребёнок!

Давно уж вырос из пелёнок!»

Проспер Альпанус улыбнулся,

Рукой стремительно взмахнул,

И Фабиан так отшатнулся,

Что даже стул перевернул.

«Да что вы, доктор, это, право?

Меня решили напугать?» —

«Пришлась вам шутка не по нраву,

Не так ли? Надо полагать,

Теперь поверите вы в чудо!» —

«Я верить никогда не буду

Во всякий несусветный бред!

Сто тысяч раз нет, нет и нет!»

Проспер Альпанус удалился,

Но через миг опять явился

С хрустальным зеркалом волшебным,

Сказал с волнением душевным:

«Примите от меня вы в дар,

Мой друг любезный, Бальтазар,

Вот это зеркало! Оно

Ведь волшебством наделено!

В восторге от него был просто

Сам знаменитый Калиостро10.

Его мы в действии проверим

На коротышке Циннобере.

Кого увидеть захотите,

Представьте именно его,

Платочком зеркало протрите,

Не говорите ничего,

Спокойно молча наблюдайте,

За кем решили наблюдать,

И обещание мне дайте

(Его легко вам будет дать)

Использовать волшебный дар

Лишь против злых и тёмных чар» —

«О, доктор, я клянусь вам в этом!

Не быть иначе мне поэтом,

Кандиды милой не любить,

А, значит, лучше и не жить!»

Всё так и сделал Бальтазар,

Как доктор только что сказал,

И в зеркало глазами впился,

Там Циннобер вдруг появился,

Своими синими губами

Кандиде руку целовал,

Хрип вперемежку со словами,

Скрипя