Собрание сочинений. Том I. Поэтические сборники - Павел Николаевич Шубин

ты моя,

Ты моя! Ты выдумана мною!

Нет тебя – но я тебя построю.

Уходи. Но ты придёшь опять!

Ты уйдёшь, как птица, в высоту.

Я построю зданья, легче кружев,

И вверху, в сиянье звёздной стужи,

Будут дети жить, цвести цветы.

Люди, что не знали высоты,

Выраставшие в болотных лужах,

Будут там, где только птицы кру́жат,

Полюбив, как птицы, высоту.

Наши дети так не будут жить;

Предки их работали и жили

В темноте, в подвалах, как в могиле,

В душных, узких каменных дворах;

Падали в чахоточных углах

Умирать среди вонючей гнили,

Смерть свою, как счастье, торопили…

Наши дети так не будут жить.

Мы дадим им крылья и простор,

И тепло, и горный ветер резкий,

Мы откроем им моря и реки,

Выси гор и тайну тёмных руд.

Мы дадим им песни, радость, труд —

Всё, что завоёвано навеки,

Всё, что стало счастьем человека, —

Гордость, волю, крылья и простор.

Золотой мечты моей страна,

С каждым днём ты мне всё ближе, ближе,

И всё непостижимей для меня…

Но я проснусь и наяву увижу,

Что сон мой был скромнее правды дня,

Что миллионов творческая сила,

Постигшая законы высоты,

Давно нашла и в жизни воплотила

Всё, чем меня баюкали мечты.

1936

Город

Пусть форточка моя узка, а ветер

Не залетит – пройдётся стороной,

И всё равно я вижу на рассвете

Далёкий город, выстроенный мной,

В цветах голубоватой акварели…

Иль то весна была на самом деле?

В глазах дремучей зеленью рябя,

Шумел Амур и кедрачи шумели.

Нас было трое молодых ребят,

Небритых сорок дней.

И перед нами

Лежали пади, словно в полусне.

Я вижу их с закрытыми глазами

Сейчас смелей и, чем тогда, ясней.

Я понял дух охотничьей удачи,

Когда, всадив по обух топоры,

Над краем зверьей, сумрачной норы,

На старых кедрах, розовых, как медь,

Мы сделали зарубки, обозначив,

Где людям жить и городу греметь.

Иль то весна была на самом деле,

Или мечта была сама весной?

Но мы в те дни, как от любви, хмелели

И видели его во сне и пели

О том, как в сопках,

Словно в колыбели,

Спит новый город – розовый, лесной.

Иль то весна была на самом деле,

В глухой тайге, в начале сентября,

Когда пришли рабочие артели,

И вниз упали голубые ели,

В местах распила золотом горя;

Когда земля из нашей первой штольни

Легла в отвалах, как гагарий пух,

Когда порода в грохотах продольных

Пошла, покорна нашему труду,

И золото открылось на виду,

Удача, что ли, или ветер дольний

Перехватил нам горло на лету?

Не в золоте была для нас удача.

Она лежала, трудная, кругом —

В сосновых стружках,

В топорах и тачках,

И в городе и – в самом дорогом —

Гортанном пенье девушек-гилячек

Кочевний, ныне выстроивших дом.

…Валились сосны, под пилой звеня,

Несло смолой и варом разогретым:

Работали ночами, без огня,

И сполохи дрожали зыбким светом

В крутых хребтах Сихотэ-Алиня…

А как теперь мне рассказать об этом?

1936

Зависть

Идти-брести просторами,

Зелёный шёлк толочь

По тем путям, которыми

Проходит эта ночь.

Она колышет тишь реки

И запах первых трав,

Мосты, паромы, шитики

Далёких переправ,

Дым камчадальского костра

И стон хохлатых сов,

Тяжелый первородный страх

Непройденных лесов,

Где так же, как сто лет назад,

Входя в бойцовский круг,

Ревёт изюбр, скосив глаза,

Зовёт своих подруг.

И слышит он через гольцы

Ответ: в других краях

Трубят степные жеребцы

В калмыцких табунах.

Страна, страна! Не мне права

Воспеть тебя даны;

Я слишком беден на слова,

А те, что есть, бледны.

И мне в углу не день, не час

Сто лет пером скрипеть,

Не перечесть твоих богатств,

Границ не осмотреть.

Мне б стать высокой тучею,

Чтобы твою красу

Весеннюю, цветущую

Увидеть сразу всю;

Мне б в хлебном поле вырастать,

Мне б полыхать огнём,

Водить в тумане поезда

В безбрежии твоём;

В Магнитогорске лить чугун,

Лететь сквозь ночь к звезде…

И горько мне, что не могу

Я сразу быть везде!

27 марта 1935

Слово об Иоване Зрини

<Посвящаю Сергею и Ксении Васильевым>

I

На полевой глухой тропе,

В густой крушине по яругам,

Где голубой кочует дым

По травам —

В серебре – седым,

Где затихает в буйстве луга

Лазоревки простой напев,

Он встанет,

Давний образ друга,

И, с болью сладить не успев,

Всем прошлым,

Зазвучавшим глухо,

Я захлебнусь, оторопев.

Вот здесь его бродило стадо,

Звенел в купавах водопой…

И грусть…

Для грусти много ль надо?

Опять заговорит со мной,

Как шелест тополя большого,

Как отблеск звёзд, упавший в Тим,

Как голос дудки камышовой,

На диво вырезанной им.

Её певучая душа,

Пустынный звон озёрной дрожи

Ничем, ничем не потревожив,

Грустила здесь,

Едва дыша…

И были песни все похожи

На жаркий шорох камыша.

Он и теперь —

Высок и прям —

Шумит, шумит в наносах ила…

И кажется:

Ещё вчера

Степная девушка ходила

На этот луг по вечерам.

А с ней коммуна присылала

На нашу долю хлеба, сала

Да самосада пастуху.

Махотку ледяной сметаны

От солнца прятали в кугу.