И повсюду космос. Избранные стихотворения и поэмы - Виктор Александрович Соснора

сама собой судьба.

Животное и труженик. Неверно:

«раб творчества» или «избранник неба»,

все проще – труд избранника-раба.

Как я убил? Известно как. Извольте:

на скалах водоросли и известка,

он поскользнулся и упал, увы!

Кто и когда вот так не оступался…

Я счастлив был. Но как я ошибался!

Я не его – я сам себя убил.

Они меня ни в чем не обвиняли,

и добросовестные изваянья

мои – кирками! под ступени плит!

Был суд. И казнь. Я клялся или плакал.

Был справедлив статут Ареопага.

Я струсил смерти. Я сбежал на Крит.

И как волна Эгейская играла!

Все после – Минос, крылья, смерть Икара…

Не помню или помню кое-как.

Но идолопоклонники Эллады

про Тала позабыли, а крылатость

мою

  провозгласили на века.

Смешные! Дети-люди! Стоит запись

в истории оставить всем на зависть,

толпа в священном трепете – Талант! —

И вот уже и коридоры Крита,

и вот мои мифические крылья,

«да не судим убийца – он крылат!»

Орфеев арфы и свирелей ноты,

орлы небес и комары болота,

хохочет Хронос – судороги скул!

Кому оставить жизнь – какой-то розе

или фигуре Фидия из бронзы?

Не дрогнув сердцем, говорю – цветку.

Он, роза, жив. Отцвел и умирает.

А Фидий – форма времени, он – мрамор,

он – только имя, тлен – его талант.

Ни искупленья нет ему, ни чувства,

а то, что называется «искусство», —

в конце концов, лишь мертвые тела.

Кто архитектор, автор Пирамиды?

Где гении чудес Семирамиды?

О Вавилонской башни блеск и крах!

Где Библии бесчисленных отечеств,

переселенье душ библиотеки

Александрийской?

           Все, простите, прах.

Искусством правят пращуры и бесы.

Художник – только искорка из бездны.

Огни судьбы – агонии огни.

Остановись над пропастью печали,

не оглянись, тебя предупреждали!

О прорицатель, о не оглянись.

Не оглянись, художник. Эвридика

блеснет летучей мышью-невидимкой,

и снова – тьма. Ни славы, ни суда.

Ни имени. И все твои творенья

испепелит опять столпотворенье.

Творец – самоубийца навсегда.

Все, что вдохнуло раз, – творенье Геи.

Я – лишь Дедал. И никакой не гений.

И никакого нимба надо мной.

Я только древний раб труда и скорби,

искусство – икс, не найденный искомый,

и бьются насмерть гений и законы…

И никому бессмертья не дано.

Гомер

1

На небеса взошла Луна.

Она была освещена.

А где-то, страстен, храбр и юн,

к Луне летел какой-то Лун.

Не освещенный, не блистал.

Он лишь летал по небесам.

Сойдутся ли: небес канон —

она и невидимка – он?

2

Там кто-то ласточкой мелькнул.

Там кто-то молнией мигнул.

Кузнечик плачет (все во сне!).

И воет ворон в вышине.

Чей голос? Голосит звезда

или кукушка без гнезда?

Овчарня – овцам. Совам – сук.

Когтям – тайник. Копытам – стук.

Ах, вол и волк! Свободе – плен.

Льду – лед. А тлену – тлен и тлен.

И за слезу в последний час

как семь потов – в семь смертных чаш.

3

И вот – кристаллики комет…

Кому повем, кому повем,

и злой, и звонкий я, поэт,

и зло и звон моих поэм?

Иду под пылью и дождем,

как все – с сумою и клюкой,

ничто не жжет, никто не ждет,

я лишь ничей и никакой.

Нет, я легенд не собирал,

я невидимка, а не сфинкс,

я ничего не сочинял,

Эллада, спи, Эллада, спи.

Спи, родина, и спи, страна,

все эти битвы бытия,

сама собой сочинена,

ты сочинила, а не я.

Что на коне, что на осле,

мне все едино – мир и миг,

и что я слеп или не слеп,

и что я миф или не миф.

Последний лес

Мой лес, в котором столько роз

и ветер вьется,

плывут кораблики стрекоз,

трепещут весла!

О соловьиный перелив,

совиный хохот!..

Лишь человечки в лес пришли —

мой лес обобран.

Какой капели пестрота,

ковыль-травинки!

Мой лес – в поломанных крестах,

и ни тропинки.

Висели шишки на весу,

вы оборвали,

он сам отдался вам на суд —

вы обобрали.

Еще храбрится и хранит

мои мгновенья,

мои хрусталики хвои,

мой муравейник.

Вверху по пропасти плывут

кружочки-звезды.

И если позову «ау!» —

не отзовется.

Лишь знает птица Гамаюн

мои печали.

– Уйти? – Иди, – я говорю.

– Простить? – Прощаю.

Опять слова, слова, слова

уже узнали,

все целовать да целовать

уста устали.

Над кутерьмою тьма легла,

да и легла ли?

Не говори – любовь лгала,

мы сами лгали.

Ты, Родина, тебе молясь,

с тобой скитаясь,

ты – хуже мачехи, моя,

ты – тать святая!

Совсем не много надо нам,

увы, как мало!

Такая лунная луна

по всем каналам.

В лесу шумели комары,

о