Собрание сочинений. Том II. Стихотворения, напечатанные в периодике и найденные в архивах; заметки, статьи - Павел Николаевич Шубин

ситуацию на фронтах в момент прорыва блокады Ленинграда и почему стала знаменитой именно песня «Волховская застольная». Но вот это сломанное (и физически, и метафорически) вражье горло – навсегда врезано Шубиным в национальный код.

«…И горько мне, что не могу я сразу быть везде». Дальневосточные дороги и строки Павла Шубина: мир и война

Василий Авченко

В стихах Павла Шубина живёт вся огромная Страна Советов – с севера на юг, с запада на восток. Он словно хотел поэтизировать отечественную географию целиком, зафиксировать каждый уголок – от Москвы до самых до окраин (примерно тем же занялся позже Высоцкий, в песнях которого – весь СССР от Вильнюса и Одессы до Грозного и Анадыря). Не миновал поэт и Дальнего Востока – и тут мы находим немало загадок.

В стихах Шубина – целая россыпь дальневосточных топонимов и других примет. Если со стихами 1945 года и более поздними всё понятно (поэт участвовал в разгроме Японии, на чём мы подробнее остановимся ниже), то с довоенными – сложнее. Дать однозначный ответ на вопрос, бывал ли Шубин до войны на Дальнем Востоке и, если да, что его туда занесло, – затруднительно в силу, во-первых, пробелов в биографии поэта, во-вторых – некоторой умозрительности многих стихов. Шубин переплавляет карту Советского Союза в строки без репортажной конкретики. Порой создаётся ощущение, что Дальний Восток нужен ему как баланс для топонимов центрально- и западнороссийских. Например:

…Но слышит радист: под Рязанью, в поёмных лугах

Курлычет ручей, шелестит, нагибаясь, трава,

Над тихим селом поднимается крик петуха;

И спелые груши роняет в Бердичеве сад,

Тигр входит в камыш над Амуром – могуч и усат…

Или:

…Лежат от Амура до горла Дуная

Большие, зали́тые солнцем края…

И всюду пройдёт молодая и злая,

Такая широкая юность моя.

Ещё:

…Не скоро, наверно, устану

Вот так вспоминать у реки

Белёсый простор Казахстана

И мглу Уссурийской тайги…

И ещё:

…И меня во все концы бросало

На пути открытом и глухом,

От Владивостока до Урала —

Слесарем, шахтёром, пастухом…

В довоенных «Пограничниках» Шубин проходит по рубежам своей большой страны – от Туркмении до озера Ханка в Приморье. В стихах «Город» 1936 года, судя по всему, он описывает юный четырёхлетний Комсомольск-на-Амуре. В поэме «Товарищ» упоминает Тана – народовольца, этнографа, лингвиста, писателя, исследователя Колымы и Чукотки Владимира Тан-Богораза (1865–1936), а также саму Колыму и Магадан, заложенный в 1929 году и десятилетие спустя получивший статус города. В стихах «Бронепоезд “Чекист”» появляется приморская река Сучан, ныне – Партизанская. Во время интервенции именно долина Сучана стала очагом партизанского движения. На Сучан в 1919 году уходил из Владивостока 17-летний Александр Фадеев, он же Саша Булыга – будущий автор «Разгрома» и «Молодой гвардии».

В шубинских «Котовцах» и «Наигрыше» появляется озеро Хасан на юге Приморья, где летом 1938 года РККА билась против японских войск. Вторжение японцев со стороны Маньчжоуго (марионеточного государства, созданного Японией на северо-востоке Китая) отражал уже легендарный к тому времени маршал Блюхер – командующий Краснознамённым Дальневосточным фронтом. Хотя попытка японцев овладеть «спорными» сопками была отбита, Блюхера сняли с должности за слабую подготовку войск, большие потери, «сознательное пораженчество» и «самоустранение»; в ноябре того же 1938 года он умер в тюрьме.

За Хасаном последовал конфликт на Халхин-Голе 1939 года. Стоявший в Монголии 57-й особый корпус РККА под командованием будущего маршала Георгия Жукова разбил японские войска, вторгшиеся в МНР. На Дальнем Востоке ожидалась большая война с Японией, провокации на границе происходили безостановочно. В том числе и по этой причине Дальний Восток не сходил с первых полос газет. Сюда ехали литераторы – Гайдар, Фадеев, Петров, Фраерман, Диковский, Долматовский, Симонов, кинематографисты – Довженко, Герасимов, братья Васильевы… В 1938 году Матвей Блантер написал на слова Михаила Исаковского песню «Катюша», предположительно посвящённую Екатерине Алексеевой (Филипповой) – жене офицера, участвовавшего в хасанских боях. Во время боевых действий на Халхин-Голе на экраны вышел фильм «Трактористы», в котором прозвучала песня «Три танкиста» (слова Бориса Ласкина, музыка братьев Покрасс) о том, как «у высоких берегов Амура» самураи решили «перейти границу у реки». Именно в этом погранично-хасанско-амурско-монгольском контексте можно рассматривать упомянутые выше стихи Шубина.

Понятно, что поэт не мог бывать в каждой точке, где оказывался его лирический герой. В стихах 1935 года «Зависть» Шубин, упомянув дым камчадальского костра, калмыцкие табуны и Магнитогорск, честно говорит:

…И горько мне, что не могу

Я сразу быть везде!

Поэту не обязательно было ехать на Дальний Восток, чтобы о нём написать. Появление дальневосточных реалий в его стихах можно объяснить тем, что край больших строек и восточный рубеж обороны был в 1930-х одним из ключевых пунктов общесоветской повестки. Однако есть несколько стихотворений, которые заставляют предположить – причём с высокой степенью вероятности, – что Шубин всё-таки бывал как минимум во Владивостоке задолго до войны.

Это, во-первых, «Двадцатая верста», снабжённая подзаголовком «Из владивостокских стихов». Расстояния во Владивостоке было принято отсчитывать от центра, 20-я верста – это район нынешней Океанской в пригороде, на берегу Амурского залива. В стихотворении упомянуты Чуркин мыс (район города, расположенный на полуострове Черкавского, в современном словоупотреблении – просто Чуркин), Русский остров, рыбаки-корейцы, сампаны (в просторечии их называли «шампуньки») – китайские лодки. Последние детали говорят о том, что поэт изображает Владивосток «вавилонского» периода – до 1937 года, когда корейцев выслали в Среднюю Азию, китайцев вернули на историческую родину, а японцы выехали сами. Вызывают недоумение «фиорды» – никаких фиордов и близко нет, «губа» – во Владивостоке нет заливов, именуемых губой, а также то обстоятельство, что до Русского острова – «верных полста» вёрст (ширина пролива Босфор Восточный, отделяющего город от Русского, – всего около километра). Всё это позволяет считать «Двадцатую версту» произведением героико-романтически-морской тематики, инкрустированным местным колоритом, то есть топонимами, известными поэту не обязательно по собственному опыту.

Однако в датированном 1932 годом «Эскизе», опять же с подзаголовком «Из стихов о Владивостоке», Шубин вновь пишет о владивостокской 20-й версте. Эта его «зацикленность» на конкретной детали (при том что ни с чем особенным 20-я верста не связана, она не относится к раскрученным «владивостоковостям» вроде Светланской улицы, Семёновского ковша или Токаревской кошки) заставляет думать, что во Владивостоке Шубин всё-таки был.