Александр Галич - Когда я вернусь (Полное собрание стихов и песен)

Глава 5: ГЛАВА, НАПИСАННАЯ В СИЛЬНОМ ПОДПИТИИ И ЯВЛЯЮЩАЯСЯ АВТОРСКИМ ОТСТУПЛЕНИЕМ

То-то радости пустомелям,Темноты своей не стыжусь,Не могу я быть Птоломеем,Даже в Энгельсы не гожусь.Но от вечного бегства в мыле,Неустройством земным томим,Вижу – что-то неладно в мире,Хорошо бы заняться им,Только век меня держит цепко,С ходу гасит любой порыв,И от горестей нет рецепта,Все, что были, – сданы в архив.И все-таки я, рискуя прослытьШутом, дураком, паяцем,И ночью и днем твержу об одном:Не надо, люди бояться!Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,Не бойтесь мора и глада,А бойтесь единственно только того,Кто скажет: «Я знаю, как надо!»Кто скажет: «Идите, люди, за мной,Я вас научу, как надо!»

И рассыпавшись мелким бесом,И поклявшись вам всем в любви,Он пройдет по земле железомИ затопит ее в крови.И наврет он такие враки,И такой наплетет рассказ,Что не раз тот рассказ в баракеВы помянете в горький час.

Слезы крови не солонее,Даровой товар, даровой!Прет история – СаломеяС Иоанновой головой.

Земля – зола и вода – смола,И некуда, вроде, податься,Неисповедимы дороги зла,Но не надо, люди, бояться!Не бойтесь золы, не бойтесь хулы,Не бойтесь пекла и ада,А бойтесь единственно только того,Кто скажет: «Я знаю, как надо!»Кто скажет: «Тому, кто пойдет за мной,Рай на земле – награда».

Потолкавшись в отделе винном,Подойду к друзьям-алкашам,При участии половинномПобеседуем по душам,Алкаши наблюдают строго,Чтоб ни капли не пролилось.«Не встречали – смеются – Бога?»«Ей же Богу, не привелось».Пусть пивнуха не лучший случайТолковать о добре и зле,Но видали мы этот «лучший»В белых тапочках, на столе.

Кому «сучок», а кому коньячок,К начальству – на кой паяться?!А я все твержу им, ну, как дурачок:Да не надо, братцы, бояться!И это бред, что проезда нет,И нельзя входить без доклада,А бояться-то надо только того,Кто скажет: Я знаю, как надо!»Гоните его! Не верьте ему!Он врет! Он незнает – как надо!

Глава 6: АВЕ МАРИЯ

Дело явно липовое – все, как на ладони,Но пятую неделю долбят допрос,Следователь хмурик с утра на валидоле,Как пророк, подследственный бородой оброс…

А Мадонна шла по ИудееВ платьице застиранном до сини,Шла Она с котомкой за плечами,С каждым шагом делаясь красивей,С каждым вздохом делаясь печальней,Шла, платок на голову набросив –Всех земных страданий средоточье,И уныло брел за Ней Иосиф,Убежавший славы Божий отчим…Аве Мария…

Упекли пророка в республику Коми,А он и перекинься башкою в лебеду,А следователь-хмурик получил в месткомеЛьготную путевку на месяц в Тиберду…

А Мадонна шла по Иудее,Оскользаясь на размокшей глине,Обдирая платье о терновник,Шла она и думала о Сыне,И о смертных горестях сыновних.Ах, как ныли ноги у Мадонны,Как хотелось всхлипнуть по-ребячьи,А вослед Ей ражие долдоныОтпускали шутки жеребячьи…Аве Мария…

Грянули впоследствии всякие хренации,Следователь-хмурик на пенсии в Москве,А справочку с печатью о реабилитацииВыслали в Калинин пророковой вдове…

А Мадонна шла по Иудее!И все легче, тоньше, все худееС каждым шагом становилось тело…А вокруг шумела ИудеяИ о мертвых помнить не хотела,Но ложились тени на суглинок,И таились тени в каждой пяди,Тени всех бутырок и треблинок,Всех измен, предательств и распятий…Аве Мария!..

КАДИШ

Кадиш – это еврейская поминальная молитва: которую произносит сын в память о покойном отце.

Эта поэма посвящена памяти великого польского писателя, врача и педагога Якова Гольдшмидта (Януша Корчака), погибшего вместе со своими воспитанниками из школы-интерната «Дом сирот» в Варшаве в лагере уничтожения Треблинка.

Как я устал повторять бесконечно все то же и то же,Падать и вновь на своя возвращаться круги.Я не умею молиться, прости меня, Господи Боже,Я не умею молиться, прости меня и помоги…

А по вечерам все так же, как ни в чем не бывало, играет музыка:Сэн-Луи блюз – ты во мне как боль, как ожог,Сэн-Луи блюз – захлебывается рожок!А вы сидите и слушаете,И с меня не сводите глаз,Вы платите, деньги и слушаете,И с меня не сводите глаз,Вы жрете, пьете и слушаете,И с меня не сводите глаз,И поет мой рожок про дерево,На котором я вздерну вас!Да-с, да-с…

«Я никому не желаю зла, не умею, просто не знаю, как это делается».

Януш Корчак. Дневник

Уходят из Варшавы поезда,И все пустее гетто, все темней,Глядит в окно чердачная звезда,Гудят всю ночь, прощаясь, поездаИ я прощаюсь с памятью своей…

Цыган был вор, цыган был врун,Но тем милей вдвойне,Он трогал семь певучих струнИ улыбался мне,И говорил: «Учи сынок,Учи цыганский счет –Семь дней недели создал Бог,Семь струн гитары – черт,И он ведется неспростаТот хитрый счет, поймиВедь даже радуга, и та,Из тех же из семи Цветов…»

Осенней медью город опален,А я – хранитель всех его чудес,Я неразменным одарен рублем,Мне ровно дважды семь, и я влюбленВо всех дурнушек и во всех принцесс!

Осени меня своим крылом,Город детства с тайнами неназванными,Счастлив я, что и в беде и в празднованииБыл слугой твоим и королем.Я старался сделать все, что мог, Не просил судьбу ни разу: высвободи!И скажу на самой смертной исповеди,Если есть на свете детский Бог:Все я, Боже, получил сполна,Где, в которой расписаться ведомости?Об одном прошу, спаси от ненависти,Мне не причитается она.

И вот я врач, и вот военный год,Мне семью пять, а веку семью два,В обозе госпитальном кровь и пот,И кто-то, помню, бредит и поетПечальные и странные слова:«Гори, гори, моя звезда,Звезда любви, звезда приветная,Ты у меня одна заветная,Другой не будет…»

Ах, какая в тот день приключилась беда,По дороге затопленной, по лесу,Чтоб проститься со мною, с чужим, навсегда,Ты прошла пограничную полосу.И могли ль мы понять в том году роковом,Что беда эта станет пощадою,Полинявшее знамя пустым рукавомНад платформой качалось дощатою.

Наступила внезапно чужая зима,И чужая, и все-таки близкая,Шла французская фильма в дрянном «синема»Барахло торговали австрийское,Понукали извозчики дохлых коняг,И в кафе, заколоченном наглухо,Мы с тобою сидели и пили коньяк,И жевали засохшее яблоко.И в молчаньи мы знали про нашу беду,И надеждой не тешились гиблою,И в молчаньи мы пили за эту звезду,Что печально горит над могилою:«Умру ли я, ты над могилоюГори, сияй, моя звезда…»

Уходят из Варшавы поезда,И скоро наш черед, как ни крути,Ну, что ж, гори, гори, моя звезда,Моя шестиконечная звезда,Гори на рукаве и на груди!

Окликнет эхо давним прозвищем,И ляжет снег покровом пряничным,Когда я снова стану маленьким,А мир опять большим и праздничным,Когда я снова стану облаком,Когда я снова стану зябликом,Когда я снова стану маленьким,И снег опять запахнет яблоком,Меня снесут с крылечка, сонного,И я проснусь от скрипа санного,Когда я снова стану маленьким,И мир чудес открою заново.…Звезда в окне и на груди звезда,И не поймешь, которая ясней,А я устал, и, верно, неспростаГудят всю ночь, прощаясь, поезда,И я прощаюсь с памятью моей…

А еще жила в «Доме сирот» девочка Натя. После тяжелой болезни она не могла ходить, но зато хорошо рисовала и сочиняла песенки – вот одна из них.

Я кораблик клеилаИз цветной бумаги,Из коры и клевера,С клевером на флаге.Он зеленый, розовый,Он в смолистых каплях,Клеверный, березовый,Славный мой кораблик, славный мой кораблик.А когда забулькают ручейки весенние,Дальнею дорогою, синевой морской,Поплывет кораблик мой к острову Спасения,Где ни войн, ни выстрелов, – солнце и покой.Я кораблик ладила,Пела, словно зяблик,Зря я время тратилаСгинул мой кораблик.Не в грозовом отблеске,В буре, урагане –Попросту при обыскеСмяли сапогами…Смяли сапогами…Но когда забулькают ручейки весенние,В облаках приветственно протрубит журавлик,К солнечному берегу, к острову СпасенияЧей-то обязательно доплывет кораблик!

Когда-нибудь, когда вы будете вспоминать имена героев, не забудьте, пожалуйста, я очень прошу вас, не забудьте Петра Залевского, бывшего гренадера, инвалида войны, служившего сторожем у нас в «Доме сирот» и убитого польскими полицаями во дворе осенью 1942 года.