Осенний разговор - Сергей Эмильевич Таск

же любовью, с какой любишь ты сад,

сад этот любит тебя.

Губит вселенную тот, кто шагнул наугад,

тоненький стебель губя.

Нерасторжимы вовек выдох и вдох,

свет невозможен без тьмы.

Порознь каждый и все мы – это Бог,

так же как Бог – это мы.

Можешь ли быть ты печален, когда несмешлив,

весел – без тихой слезы?

Как убегает Янцзы от серебряных ив,

ивы бегут от Янцзы.

Пчелка нектар у цветка весь забрала,

нежный открыв лепесток.

Кто из них больше был рад – хлопотунья пчела

иль неподвижный цветок?

Кто ничего не терял, ничего не найдет,

вывод из сказанных слов:

Если готов ученик, учитель придет,

если учитель готов.

О красоте

Луна невзначай

упала на дно пруда.

И стало их две.

Об иллюзорности перемен

Два шлемоблещущих воинства друг против друга

молча стоят в ожиданье

сигнала к сраженью.

«Стоит ли вам начинать? – вопрошает округа. —

Вас уже нет, этой брани

бесплотные тени».

Завтра, сегодня, вчера – таковы ипостаси

бога, которому имя

Безмолвная Вечность,

где, разбегаясь кругами в усталом согласье,

чуждая яня и иня,

течет бесконечность.

Выломать стрелки часов? Отравить ли кукушку?

Что на дворе за столетье?

Не знаем – и ладно.

Может ли жизнь, окончательно давши усушку

и уходя уже в нети,

как нить Ариадны,

снова смотаться в клубок? Мы привыкли, что в поле

днем распускаются маки,

хотя понимаем:

нету ни поля, ни маков – по собственной воле

мы как условные знаки

их воспринимаем.

Садом камней очарован, ты бродишь в надежде

точку найти, из которой

увидишь все камни.

Тщетно! Один ускользнет от тебя, как и прежде,

и догадаешься скоро,

что это – ты сам. Не

надо меняться – и так мы подобны Протею

тем, что лицо на обличья

меняем всечасно.

Мы – это чьи-то о нас рассужденья, идеи,

разноречивые притчи,

хранящие нас, но

стоит последней из них отзвучать – и прервется

нить сопричастья живого,

но путь в Капернаум,

он никогда не исчезнет из будущих лоций,

ибо помета есть слова

священного: АУМ.

О парадоксальности понятий

Скажите, если в старом экипаже

всё заменить: начать с колес, затем

рессоры, оси, дуги, верх и полость, —

получится ли новый экипаж

или отремонтированный старый?

Как быть тому, кто держится зубами

за ветку, чтобы в пропасть не сорваться,

когда учитель задает вопрос?

Ответишь – в тот же миг сорвешься в пропасть,

а промолчишь – невежей прослывешь.

Попробуйте полировать кирпич.

Добьетесь ли, снимая слой за слоем,

того, что выйдет зеркало у вас,

и если да, то сможете ли в нем

увидеть отраженье кирпича?

Об интуитивном познании

Кто сказал, что у нас на ладони зеленые ягоды?

Не они ведь себя, а мы их окрестили зелеными.

Где уверенность в том, что пред нами японская пагода,

а не рубленая православная церковь с иконами?

Есть китайский философ, который однажды посетовал:

«Вот бы в бабочку мне превратиться каким-нибудь способом!»

С той поры он в сомнении – сам захотел ли он этого

или бабочка стать захотела китайским философом?

Чем обширнее знания, тем недоступнее истина.

Крикнет вахтенный: «Индия!», а на поверку – Америка.

Десять тысяч предметов – балласт, что набрали вы – мысленно

надо выбросить, чтобы отчалить от этого берега.

Что вы чувствуете – если можно, ответьте при случае, —

став босыми ногами на землю? Прошу не увиливать!

Что? Песок, говорите? Щебенка? Травинка колючая?

Как же так, неужели ступни свои не ощутили вы?

О всеобщей гармонии

Как зыбок мир, как призрачны границы!

Вчера я с интересом наблюдал,

как склевывает зернышки синица,

и вот уже я сам синицей стал

и, зачирикав, крылышки расправил.

Несчастный человек! Как он устал

от выдуманных им самим же правил.

Нет чтобы мир открыть как будто вновь!

Вот я слова местами переставил:

«Любовь есть вечность, вечность есть любовь»,

и вдруг приходит тема, как из бездны:

монах, заставши вора, – «Приготовь

побольше узел, – говорит, – любезный,

сейчас одежды я с себя сниму».

Довольный, канул вор в ночи беззвездной,

Монах же, голый, все глядел во тьму

и сокрушался, что, увы, не властен

луну вот эту подарить ему.

Как мало надо, в сущности, для счастья!

Из паутины собственной души

соткать узор всеобщего причастья,

и человечество из пустоши,

мертвеющей от вереска и дрока,

из этой первозданнейшей глуши

преобразилось бы в мгновенье ока

в могучее лесное братство. Там,

где дышит Запад травами Востока,

воздвигнем мы тысячелетний храм

и будем свечи в нем гасить ночами,

чтобы незримый свет являлся нам,

и слушать голос вечного молчанья.

Об отрешенности от мира

«Ах, если б я был ламтитумом…»

Ах, если б я был ламтитумом

В хихиковой фиговой роще,

Сыграл бы я всем нибумбумам

Тирлямчик из тех, что попроще.

А если в краю ламтитумовом вдруг

Тирлямка моя оборвется,

Пусть холмик зеленый мне