Осенний разговор - Сергей Эмильевич Таск

и флейта

свистит, но слышно как из-под подушки —

вполбарабана, вполтрубы, вполфлейты

и в четверть сна, в одну восьмую жизни…»

Ах, боже мой, ведь это что-то очень

знакомое… постой, сейчас припомню…

но это же, но э…

Тут я проснулся.

Точнее, не проснулся, а – прозрел!

Да что я, в самом деле! Разве Дух

живет в черте оседлости? Ужели,

опутан всеми видами родства,

он в клеточке из двух меридианов

и параллелей мечется, как в клетке?

И должен записаться справкой с места

работы? Заучить, кто председатель

Народного Хурала и когда

родился третий секретарь посольства

арабски-дружественной к нам страны?

Нет, нет же! Без прописки и без вида

на жительство, беспечный как звезда,

Дух вечен, ни пространство и ни время

над ним не властны, это Вечный Жид,

не знающий покоя, безучастный

к домостроительству, томимый жаждой

познать, увидеть, встретить, обрести, —

и строить миражи, чтоб обмануться,

и находить, чтоб снова потерять…

Не он ли в чернокожего шамана

вселялся, чтобы тот, как бесноватый,

тряся своим магическим йо-йо,

так истово вымаливал дождей,

что небеса внезапно разверзались?

не он ли взбаламутил Рим? Не он ли

потряс основы Дариева царства?

И Беккета послал под нож? И Салем

поджег, безумный, с четырех сторон?

Дух – это смута, это вечный бунт,

Дух – это дрожжи, бешеный источник

брожения в умах и государствах,

фанатик джинн с запавшими глазами.

О, бойтесь, бойтесь Духа! Ведь ему

дано являться в тысяче обличий,

но будь он хоть четырежды бесплотен,

вы без труда узнаете его:

ведь это – Я.

Из бесед шестого патриарха школы Чань с учениками

Об анонимности идеи

Как мать и дочь всегда ровесницы,

ученику учитель ровня:

иерархическая лестница

сгорела в пламени жаровни.

Тому, чья сущность прорывается

к течениям седьмого слоя,

как откровенье открывается

иная высь и дно иное.

Идеи, что ушли в предание

и словно в воздухе повисли,

вдруг обретают очертания

упругой и свободной мысли.

Отшелушатся поколения,

и мысли, растворяясь снова,

уйдут, как некогда, в забвение,

в плену пространства неземного.

И тыща триста лет без малого

пройдет, пока беседу эту

в год снегопада небывалого

случится записать поэту.

О чистоте помыслов

По окрестным дорогам бродили когда-то

Тао-и и Ма-цзу, два монаха, два брата.

Шли, себя не щадя, а уставши с дороги,

обивали смиренно чужие пороги.

И однажды, покинув пределы Кантона,

услыхали монахи рыданья и стоны.

Это дама, ступню подвернув ненароком,

обмерла, остановлена горным потоком.

Тао-и перенес ее. Кончились ахи,

и маршрут свой продолжили братья-монахи.

Десять ли они шли в совершенном молчанье

мимо рощ и полей, где трудились крестьяне.

И промолвил Ма-цзу: «Ты же связан обетом —

сторониться всех женщин. Забыл ты об этом?»

Тао-и улыбается, глядя на братца:

«Я-то что, я всего лишь помог перебраться.

Неужели в беде человека я брошу?

Ты же, брат, до сих пор все несешь эту ношу».

И опять замолчали, влекомы куда-то,

Тао-и и Ма-цзу, два монаха, два брата.

О бескорыстном служении

Всякий раз возвращаться:

к недочитанным свиткам,

к неразгаданным снам,

к родному подворью,

к радости левитаций,

к понесенным убыткам,

к сожженным мостам,

к причиненному горю.

Всякий раз проходить

этот замкнутый круг

из смертей и рождений,

где чудачество – чудо,

чтобы смысл находить

в том, что ты – это лук

в безраздельном владенье

шестирукого Будды.

О символах

Холст без единого мазка на нем.

Стихотворенье без иероглифов.

Сизиф, не слышавший про труд Сизифов.

Вино, еще не ставшее вином.

Звук, тихо дремлющий в себе самом.

Раскрытый лотос вечного соитья.

Доверия невидимые нити.

Стоящий в созерцательности дом.

Мужские деревянные гета,

зацокавшие вдруг в Стране рассвета.

Ладонь всеосязающая эта,

которая на самом деле та.

Высоких откровений простота,

которая наш сон не потревожит,

как пыль на этот мир осесть не может,

поскольку мир – всего лишь пустота.

О тайнах бытия

Три сокровенные есть тайны бытия.

О них поговорить хотел бы с вами я.

Загадка женщины – одна такая тайна.

Все дело в линии, как будто бы случайной,

бегущей, как ручей, что бегом одержим,

или как кисточки волосяной нажим,

который обручил, по-детски безогляден,

округлости холмов с обрывистостью впадин,

и женщину познать, я думаю, нельзя,

иначе как рукой по линии скользя.

Рожденье музыки – вот вам другая тайна,

которая людей волнует чрезвычайно.

Чтоб сочетание всего пяти тонов

пресуществилось в дух, основу всех основ,

и зазвучало вдруг мелодией чудесной,

пожалуй, нет пути иного в Поднебесной,

как только выходить из тела своего

и ощущать душой гармонию всего.

А третьей тайною зовется смерть в народе,

но так как смерти нет и не было в природе,

то медитацией займемся мы сейчас:

впустите мир в себя, и пусть он впустит вас.

О взаимосвязанности сущего

С той