Оскар Уайльд - Баллада Редингской тюрьмы

IV

 В день казни заперта была       Часовня: в этот часТо ль сердцу баял капеллан,       Что билось через раз,То ль Нечто взор его таил       Не для досужих глаз. Лишь в полдень колокольный звон       Смог двери отворить,И мы, покинув клетки, вниз       Во всю помчались прыть,Чтоб, окунувшись в Общий Ад,       Свой Личный Ад избыть.И вышли мы на Божий свет       Как прежде, только вотГлядь — этот бел, как полотно,       Сер, как пергамент, тот,Но все с похожею тоской       Глядят на небосвод. Я не встречал столь жадный взор,       С каким глядели тут,На то, что небом мы зовем,       На голубой лоскут,Где парусники облаков,       Как по морю плывут. Но были среди нас и те,       Что шли, потупив взор,И знали — больше впору им       И петля, и позор:Он отнял жизнь, любя, — они ж,       Лишь походя, как мор. Тот согрешил вдвойне, кто труп       Для боли пробудил,Изъял из гробовых пелен       И снова кровь пролил,Но все деяния свои       Он всуе совершил.

 В нарядах шутовских, толпясь,       Как стадо обезьян,Брели мы по двору кругом,       По битуму скользя,Брели мы по двору кругом —       Нам Иначе нельзя.Брели мы по двору кругом,       А мозг перебиралВидений рой, в наш праздный ум       Ворвавшихся, как шквал,Где Ужас был поводырем,       А в спину Страх толкал.

Напыщенные Стражи нас,        Как гурт свиней, пасли,Нарядны,  словно с торжества       Какого-то пришли,Вот только башмаки их цвет       Известки обрели. Могила — бледное пятно       Над прежнею дырой,Среди песка и грязи, под       Тюремною стеной,А вместо гробовых пелен       Известки тонкий слой Да, этот гробовой покров       Лишь избранным сужден…Нагим — для срама — но в цепях       Был в яму сброшен онГореть, — так некогда в огне       Был Некто вознесен. Жар извести в его костяк,       Как алчный червь, проник,Он объедал все кости днем,       А ночью — плоть на них,Он ел посменно кости, плоть,       Лишь сердце — каждый миг.

Три года будет сир и наг       Бесплодный лоскутокЗемли; не примет он семян       И ни один ростокНе взглянет кротко в небеса,       На розовый восток. Убийцы плоть! Считалось, нет       Для стебля яда злей.Ложь! Добрая земля добрей       Людей, и тут краснейОттенок был бы красных роз,       А белых роз — белей. Из сердца бил бы красный цвет,       А красный цвет — из уст;Кто знает, что за чудеса       Явит нам Иисус,С тех пор, как посох вдруг расцвел       Пред Папою, как куст.[1]

 Здесь розам этим не цвести,       Пробив тюремный смрад,Где только галька и песок       Нам скрашивают ад:И значит, не уймет тоски       Цветочный аромат.И лепесток за лепестком       Цветам не облететь,Мешаясь с грязью и песком       Затем, чтобы успетьНапомнить нам, что Божий Сын       За Всех пошел на смерть.

 Тюремной жуткою стеной       Он окружен опять,И дух его в цепях ли, без,       Не станет в ночь блуждать,И, лежа в прОклятой замле,       Не в силах возроптать.Несчастный! - он обрел покой,       И в мире тишиныНичто — безумье или страх —       Не отравляет сныВ Стране Безвременья, где нет       Ни Солнца, ни Луны.

Он был повешен, будто зверь,       И реквием звонитьНе стали, чтоб его душе       Печали утолить,Но в спешке сняли, чтоб в норе       По-воровски сокрыть.Сорвав тряпье, швырнув нагим       Под нож мушиных жвал,Глумясь, над вздувшимся рубцом,       Что горло окружал,Пиная извести покров,       В котором он лежал.Над ним священник не прочел       Последнее  «Прости»;Крестом, дарованным Христом,       Не осенил в горсти,А он ведь был из тех, кого       Христос пришел спасти.Все кончено. Он рубежа       Последнего достиг,И чаша скорби вобрала       Избыток слез чужих,Отверженных, поскольку скорбь       Все достоянье их.

V

 Не знаю верно, прав Закон       Иль крив, но все, кто здесьГниет, те знают назубок:       У тюрем стены естьИ то, что день здесь словно год,       В котором дней не счесть. Но мне знаком людской Закон,       Возникший в грустный век,(Когда у брата отнял жизнь       Ни зА что Человек);И розность плевел и зерна       Не видя,  как на грех. Но знаю я, (жаль, что не все),       Ведь истина проста:Все тюрьмы строит сам Позор       Из кирпичей Стыда,Где Зло окружено стеной,       Застившей взор Христа.Решетки Солнца лик слепят,       Марают лик Луны;Они таят тюремный ад,       Где муки столь страшны,Что плотницкий иль Божий сын       Их видеть не должны.

Ведь подлость, как гнилой сорняк,       В тюрьме пышней цветет,А добродетель — коль была —       И  чахнет, и гниет,Здесь Безысходность — зоркий Страж       У Мук тугих ворот. Здесь мор и глад, здесь стар и млад,       И въяве, и во снеСкулят, а кнут и плеть на труд       Ведут; а кто во мглеЕще не сбрендил, тот вполне       Окостенел во зле.Каморки здесь темны и днесь       Отхожих мест грязней,И дышит в клеть зловоньем Смерть       Из окон и щелей;И только Похоть здесь цветет       Из всех живых страстей.Вода, которую мы пьем,       Мутна и солона,Хлеб  мелом на зубах хрустит;       И мы лежим без сна,Пока Сон бродит, бог весть, где,       Тасуя Времена.

Не Голод с Жаждой: змей клубок       Нутро нам  бередит,Не стол и кров волнуют кровь       А мука впереди:Ведь камню, вырытому днем,       В ночь — сердцем стать  в груди. Настроят сумерки сердца       На сумеречный лад,Мы рвем пеньку и рычаги,       Храня в себе свой Ад,И тишина для нас звенит       Тревожней, чем набат. Не тронет слух нам речи звук       Сочувственно-живой,В глазок, сквозь мрак, вперяет зрак       Безжалостный конвой,И день за днем гнием живьем       Мы телом и душой. Мы звенья жизненной цепи       Прожгли до одного,Кто — плачет, кто — кричит, а кто —       Не молвит ничего;Но камень в сердце сокрушит       Лишь Промысел Его.

Блажен, кто сердцем сокрушен…       Разбитому, — емуСосудом с миром для Христа       Служить, как и тому,Что с драгоценным нардом был       У Симона[2] в дому. Лишь тот, кто сердцем сокрушен,       Прощенье обретет,Он, сердце расколов в груди,       С Души Грехи стряхнет,И в сердце только через скол       Христос отыщет вход.

Лежит со вздутым горлом он       И, выпучив глаза,Ждет рук Разбойника с креста       Забравших в небеса:Осколки сердца соберет       Лишь Божия слеза.Судья ему отмерил срок       Лишь три недели жить,Лишь три недели, чтоб раздор      В душе своей смирить,И с рук своих, державших нож,       Всю кровь до капли смыть. Слезой кровавой кровь с руки,       Сжимавшей сталь, смывать…Лишь кровь способна кровь стирать,       А слезы — исцелять;И лишь Христу по силам смыть,       Снять Каина печать.

VI