Ирина Кнорринг - После всего: Стихи 1920-1942 гг.

«Умеренный, твердый, железный…»

Под снегом холодной России,Под знойным песком пирамид…

М.Ю. Лермонтов

Умеренный, твердый, железный,Презревший лишенья и страх,Взлетающий в звездные бездны,Ныряющий в темных морях,

Еще — победитель-удачник —(«Куда только мы ни зашли!»)Немецкий мечтательный мальчикГуляет но карте земли.

Он так подкупающе молод,Так бодро шагает вперед,Неся разоренье и голодПовсюду,Куда ни придет.

Его на бульварах ПарижаТак радует каждый пустяк:Он губы застенчиво лижет,Косясь на французский коньяк.

У пестрых витрин магазиновЧасами стоит, не идет,Совсем по-ребячьи разинувСвой красный, смеющийся рот.

А завтра, послушный приказу,С винтовкой на твердом плечеПойдет… и не бросит ни разуПростого вопроса: «Зачем?»

Зачем ему русские вьюги?Разрушенные города?На севере или на юге —Везде — непременно — всегда?

Зачем ему гибнуть и дратьсяСреди разрушений и бед,Когда за плечами лишь двадцатьВосторгом обманутых лет?

Неужто такая отрада —Недолгих побед торжество?Ведь запах смолы из ШварцвальдаУже не коснется его.

И над безымянной могилойУже не поплачет никто.Далекий, обманутый, милый…За что?

«В открытом окне трепетали холодные звезды…»

Сияла ночь…

А. Фет

В открытом окне трепетали холодные звезды.Скользили, клубясь, над зигзагами крыш облака.Был гулом моторов насыщен томительный воздух,И мягкие взрывы, как гром. И сжималась рука.

Сверкающий луч опоясывал небо сияньем,Назойливо шарил и снова соскальзывал прочь,И, камень за камнем, огромные серые зданьяБеспомощно рушились в истинно звездную ночь.

В глубоких подвалах не спали усталые люди,Над городом темным сияла бесстрастная твердь.И в звездное небо громоздкие дула орудийСо злобой плевали тяжелую, страшную смерть.

«Темнота. Не светят фонари…»

Темнота. Не светят фонари.Бьют часы железным боем где-то.Час еще далекий до зари,Самый страшный час — перед рассветом.

В этот час от боли и тоскиТак мучительно всегда не спится.Час, когда покорно старикиУмирают в городской больнице.

Час, когда, устав от смутных дел,Город спит, как зверь настороженный,А в тюрьме выводят на расстрелСамых лучших и непримиренных.

Примечания

1

В предреволюционные годы Н.Н.Кнорринг был директором гимназии в Харькове. О его роли в воспитании братьев Дунаевских, у него учившихся (впоследствии известных деятелей нашей культуры) писал не так давно З.О.Дунаевский. Николай Николаевич опубликовал интересные воспоминания о И.О.Дунаевском, который пытался помочь ему в пору изгнания. В последние годы жизни в Алма-Ате Н.Н.Кнорринг сотрудничал в журнале «Простор», в местных газетах. Писал рецензии, воспоминания (о Бальмонте, о невесте Александра Ульянова Шмидовой, о Тургеневской библиотеке в Париже и др.) Историк по специальности, он является автором монографии о M.Д. Скобелеве (Париж, 1932).

2

Ирина Кнорринг. Новые стихи/Предисловие А.Жовтиса. — Алма-Ата: «Жазушы», 1967. Тираж 5000 экз. Нелепое название вызвало недоумение критики («Новый мир», парижские «Русские новости»).

Писать Ирина Кнорринг начала рано (8 лет). Детские стихи ее, сочиненные еще в России, здесь не представлены, но я счел возможным открыть сборник строчками, написанными четырнадцатилетней девочкой на корабле «Генерал Алексеев», в виду Стамбула, когда покинувшая Крым русская эскадра ожидала разрешения турецких властей на выход в Средиземное море. Следующие далее стихи 1922 — начала 1925 гг., писались в Тунисе, все остальные (за исключении тех, которые имеют специальные пометки) — в Париже.

Два небольших сборника были подготовлены и опубликованы самой поэтессой («Стихи о себе», Париж, 1931, и «Окна на север», Париж, 1939). Сборник «После всего», содержавший стихотворения разных лет, составленный Н.Н.Кноррингом и с его предисловием, вышел также во Франции в 1949 году. Общий тираж все трех книжек не превысил 750 экземпляров.

Литературное наследие поэтессы было собрано и тщательно систематизировано Н.Н. Кноррингом в шести машинописных тетрадях, послуживших основным источником при составлении этой книги, в которую вошла лишь небольшая часть содержащихся в них стихотворений.

3

Н.Н. Кнорринг рассказывал, что когда «Генерал Алексеев» отходил от севастопольского причала, на берегу раздались проклятья в адрес отъезжающих.