Ирина Кнорринг - После всего: Стихи 1920-1942 гг.

«Мне приснился опять ряд больничных кроватей…»

Мне приснился опять ряд больничных кроватейИ на башне большие часы,Безнадежная боль о последней утратеИ навеки оставленный сын.

Где-то жизнь волновалась, томила, шумела,Только стала жестокой, чужой.И сиделка в халате безжизненно беломПриносила мне вечный покой.

Не боюсь я тупой, одинокой кончины(Ведь и жизнь веселей не была).Только мысль о беспомощно брошенном сыне…Только… Ночь я, всю ночь не спала.

Все смотрела на пухлые детские губы,Суеверно крестила кровать.Нет, сейчас, в этой жизни, и стыдной, и грубой,Не хочу, не могу умирать.

1933

О РОССИИ

Б.А.Подгорному

Я в жизни своей заплуталась.Забыла дорогу домой.Бродила. Смотрела. Устала.И быть перестала собой.

Живу по привычке, без цели.Живу, никуда не спеша.Мелькают, как птицы, недели.Дряхлеет и гибнет душа.

Однажды случайно, от скуки(Я ей безнадежно больна),Прочла я попавшийся в рукиКакой-то советский журнал.

И странные мысли такиеВзметнулись над сонной душой…Россия! Чужая Россия!Когда ж она стала чужой?

Россия! Печальное слово,Потерянное навсегдаВ скитаньях напрасно-суровых,В пустых и ненужных годах.

Туда — никогда не поеду,А жить без нее не могу.И снова настойчивым бредомСверлит в разъяренном мозгу:

Зачем меня девочкой глупойОт страшной родимой земли,От голода, тюрем и труповВ двадцатом году увезли?

1933 (Из сборника «Окна на север», 1939)

«В нами не услышанных созвучьях…»

В нами не услышанных созвучьях,В нами не написанных стихах —Небо в молнийных, гремящих тучах,Небо в кудреватых облаках.

Там живут крылатые драконы,Или ангелы, светлее дня,В небе бесконечном и бездонном,Полном вдохновенья и огня.

А в глухих незвучных наших строчкахЖалобно трепещут тополя,Полевые, бледные цветочки,Милая и грустная земля.

Не кляни ее, — погладь, потрогай.Вот она, усталая, в пыли.И змеится белая дорога,Тонущая в дождевой дали.

Полюби ее! В своей невзгодеНам она так благостна-легка.И дорога белая уводит,Пропадая где-то в облаках.

1933 (Из сборника «Окна на север», 1939)

«Мы мало прожили на свете…»

Мы мало прожили на свете,Мы мало видели чудес.Вот только — дымчатые этиОбрывки городских небес.

И эти траурные зданьяВ сухой классической пылиДа смутные воспоминаньяМы из России привезли.

В огромной жизни нам досталасьОт всех трагедий мировыхОдна обидная усталость,Невидимая для других.

И все покорнее и тишеМы в мире таем, словно дым.О непришедшем, о небывшемУже все реже говорим.

И даже в мыслях, как бывало,Не рвемся о огненную даль.Как будто прошлого не малоИ настоящего не жаль.

1933 (Из сборника «Окна на север», 1939)

«Жужжит комар назойливо и звонко…»

Жужжит комар назойливо и звонко,Ночь голубеет в прорези окна.Спокойный облик спящего ребенка.И тишина. Навеки — тишина.

Мне хочется, чтоб кто-то незнакомыйВ такой же напряженной тишине,В таком же старом деревянном домеСидел один и думал обо мне.

В его окне — сиянье летней ночи,От сердца к сердцу — ласковая грусть.И несколько чужих, прекрасных строчекЯ нараспев читаю наизусть.

1933, Эрувилль (Из сборника «После всего», 1949)

Собаки

О лай — о чем-то знающих собак!

Д. Кнут

В тяжелом сгустившемся мраке,На темном пустынном дворе,О чем они знают, собаки?Что видят они в конуре?

Мне страшно, мне тесно, мне скучноОт мыслей, желаний и слез,А там, на дворе — неотлучноЛохматый, взъерошенный пес.

Приподняты чуткие уши,По-волчьи сверкают глаза…И снова мне тесно и душноВ бессильных, безвольих слезах.

И хочется крикнуть: «Мне больно!Я долго, я страшно больна!»Над черной, ночной колокольнейБлестит неживая луна.

И первым раскатистым лаемМне вторит бессонная ночь…Я слабая, глупая, злая,И кто мне посмеет помочь?

Я вижу, как длинные тениТрепещут под белой стеной.Я знаю: подает по ступенямБезликий — жестокий — чужой.

Он может смеяться беззвучно,Пройти сквозь закрытую дверь.И снова мне страшно, мне скучноОт невыразимых потерь!

Молчанье, пустое молчанье.Тяжелый, бесформенный мрак.И тяжко — глухое рычаньеКого-то узнавших собак.

1933

«Мы давно потеряли дорогу…»

Мы давно потеряли дорогуК напряженней и призрачной цели.Мы не верили детскому Богу,А другого найти не сумели.

Мы совсем перестали смеятьсяИ любить непонятное небо.Видишь: нервно-сведенные пальцыИщут корку тяжелого хлеба.

Мы не ждем сокровенного чудаИ давно разучились молиться.И глядят, и томят отовсюдуРавнодушные, скучные лица.

В этом мире огромных свершений,В мире неповторимых созвучийКто нам тихого Бога заменит?Кто нас детскому счастью научит?

1933

Элегия

У нераскрытого окнаВ спокойном деревенском домеДоверчивая тишинаТомит сладчайшею истомой.

От тишины, от пустотыДуше спокойнее и проще.(Так медленно в осенней рощеНа землю падают листы.)

И тихих мыслей череда,Не торопясь, проходят мимо.Что жизнь надраено прожита,Напрасно и — непоправимо.

Что грустно падают года,(Как листья осенью туманной)Что я не так уж молода,Не радостна, и не желанна…

Звенит комар. Да вдоль стеныПаук плетет седые путы.И грустной нежностью полныМои вечерние минуты.

1933

«Вечерами в комнате отельной…»

Вечерами в комнате отельной,Всю ее внезапно полюбя,Я ласкаю песней колыбельнойСлабого и нежного тебя.

Я спою о том, как дни скользили,Как мелькали мутные года.Расскажу большие сказки-былиПро зверей, поля и города.

Расскажу о море темно-синем,О большой и путаной судьбе,О какой-то сказочной России,Никогда не ведомой тебе!

И под гнетом прежних слез и бедствий,Опустив на лампу абажур,Про свое оборванное детствоКолыбельной песней расскажу…

1933

«Я снова верю пышным фразам…»

Я снова верю пышным фразамО чистоте, о глубине,Я верю маленьким рассказамО глупом счастье и весне.

Я верю всем рукопожатьямИ всем волнующим словам.Земного, маленького счастьяГлухой тревоге не отдам.

Я верю в то, что будут сноваМне сниться творческие сны,Что счастьем древним и суровымМы будем вновь напоены;

Что никогда не буду знать яПустых и одиноких дней,И станут люди — люди-братья —Незаменимей и родней.

За это право — ждать и верить,И видеть мир, каким хочу —Бесславной, одинокой смертьюЯ, не торгуясь, заплачу.

1934

О смерти