Георгий Голохвастов - Гибель Атлантиды: Стихотворения. Поэма

Июнь-Июль 1929 года

«Я прежде жил во тьме времен…»

Я прежде жил во тьме временИ в далях лет грядущих будуВновь жизни радоваться чуду,Многообразно воплощен,

Пока дорогой совершенстваНе возвращусь, преображен,К истокам вечного блаженства.

Свет Вечерний

Прозревший сын мятежной черни,Кипящей в жизненном бреду,На запад солнца я иду,Встречая тихий Свет Вечерний.

Я зло простил, мне грез не жаль,И лишь, как боль желанных терний,На сердце светлая печаль.

«Всем жизнь моя была богата…»

Всем жизнь моя была богата —Любовью, песней и вином:Так пусть же вечер за окном!Полны живого аромата

Былые сны, и их красуС собой, под грустный блеск заката,Я в сон последний унесу.

«Чу! Кличет смерть… Но не жалей…»

Чу! Кличет смерть… Но не жалейИ не печалься понапрасну:Я здесь, как стих допетый, гасну,Чтоб на простор иных полей

Умчаться песнею летучей —Там чувства чище, мысль смелей,Созвучья ярче и певучей.

ЖИЗНЬ И СНЫ (Нью-Йорк, 1943)

«Восторга чистого томленье…»

Восторга чистого томленьеНисходит в творческой мечте,Даруя чувству — преломленьеВ неодолимое стремленьеК недостижимой Красоте.

«В отрешенности мира зеленого…»

В отрешенности мира зеленого,Вдалеке от дорог и жилья,Отдыхаю в траве у студеного,Говорливого в камнях ручья.

Полдень, налит ленивой дремотою;Лишь не может ручей не звенетьДа мерцает живой позолотою —Пятен солнечных шаткая сеть!

Но живет и царит в неподвижностиСилы творческой вечная власть,Мощно дышит, в ее непостижности,Воли к жизни победная страсть.

Наслаждаться минутою каждою, —Вот завет тайнодейственных чар,И, охвачен неведомой жаждою,Я вдохнул этой мудрости дар.

Как вином, упиваюсь я чувственноЧудотворный струей бытия,Негой счастья, такой безыскусственной,Как бездумная песня ручья.

Нераздельно сливаюсь я с четкоюПляской света и тени сквознойИ с молитвенной трелью короткоюСерой птички в ветвях надо мной.

И, пьянея медовою сладостьюГде-то в чаще расцветших цветов,Я по-детски, с порывистой радостью,Сам бы петь, словно птица, готов.

Но томятся на сердце созвучия:На словах выражать не привыкМимолетные чувства певучиеЧеловеческий бедный язык.

С немецкого («Мечтателю-певцу явился в грезах юный…»)

Мечтателю-певцу явился в грезах юныйИ лучезарный Феб; на лире золотойИграл он дивный гимн, и сладко пели струны,Чаруя слух людской нездешней красотой.

Чуть звук последний стих, поэт от грез очнулся:Свою он лиру взял и, сердцем возгорев,Трепещущей рукой послушных струн коснулся,Спеша доверить им божественный напев.

И полились стихи. Безмолвная сначала,Толпа пришла в восторг, дослушав до конца,И кудри юноши, ликуя, увенчалаБессмертной зеленью лаврового венца.

Но тосковал поэт. Поблекла песня ФебаВ созвучьях струн его… Здесь, в прахе и в пыли,Лишь он один и знал, что чудных звуков небаДостойно сохранить не мог он для земли.

Сорвал он свой венок. Разбил о камни лиру,Бежал из городов и жил, как дух лесной,Далекий от людей и странно чуждый миру,В бессильи алчных снов о песне неземной.

Властительница

Как царица средь преданных подданных,Ты — в искательном круге мужчин,И страданья сердец, тебе отданных,Принимаешь, как дань. Но один,

Лишь один твоих милостей неданныхНе искал. И ему, королю,Отдала б ты всех подданных преданныхЗа одно дорогое: — «Люблю!» —

Эпиграмма

Стих поэта — лук упругий,Гнев минутный — тетива,А в колчане для услугиСтрелы — жгучие слова.Жертву всюду догоняя,Жал язвящих остротаПоражает негодяя,Дурака или шута.

У цыган («Под небрежной рукой…»)

Под небрежной рукойДрогнул голос струны,И глубокой тоскойВздохи песни полны.

Звуки ярче. ПорывСтрастью кровь всколыхнул:Слышен знойный призывНа кипучий разгул.

А потом — вновь тоска,Память старой любви…Чародейка-рука,Не тревожь, не зови…

Сердцу слушать невмочь.В сердце плачет струна.А цыганская ночьИ шумна, и хмельна.

«У яблонь, свесивших над прудом…»

У яблонь, свесивших над прудомЦветов порозовленный снег,Пируют пчелы с алчным гудомСвой скопидомческий набег.

Истомно-теплый полдень маяДрему на яблони навел,Сомлев, стоят они, качаяЦветы под гул жужжащих пчел.

Цветы, склоняясь низко к пруду,Белеют призрачно в водеИ чуть дрожат, дивясь, как чуду,Цветам, мерцающим в пруде.

Из Гейне («Был молодой зеленый май…»)

Был молодой зеленый май,Всё к солнышку тянулось.И сердце, полнясь через край,Любовью встрепенулось.

Был молодой зеленый май;Так соловей пел сладко,Что сердце, как-то невзначай,Открыл я ей украдкой.

«По гати хворостной сырой…»

По гати хворостной сыройСхожу низиною болотной;Кругом — деревьев тесный строй,С боков — кусты стеною плотной.Темно и дико под горой.И здесь, полуденной порой,Так сердцу сладко и дремотноПод влажной ласковой жарой.

Иду. И словно в мир забвеньяУводит сумрачная гать.С былым и с жизнью рвутся звенья…Какая тишь и благодать,Какой покой отдохновенья,Как хорошо, ловя мгновенья,В слова свободные слагатьЖивую песню вдохновенья.

Гаданье

Полдень зноем и влагой распарен;В луговине шатры на реке.«Дай, пригожий усмешливый барин,Погадаю тебе по руке.Отойдем-ка с тобою в сторонку…Что увижу — того не таю…Подари моему цыганенку,Серебри, барин, руку мою».

«На, снеси своему цыганенку,Но не мучь ты гаданьем меня,Не сули ни удач мне вдогонку,Ни печалей грядущего дня.

Если счастье предскажешь — обманешь:Бабьей сказке я веры не дам;Если ж горе пророчить мне станешь —Так я горе свое знаю сам».

«Запад алеет сквозь рощу прозрачную…»

Запад алеет сквозь рощу прозрачную,И розовеют поля.Словно стыдливо готовит земляЮному маю постель первобрачную.

Чую я светлого мая прилет:Чувства моложе, мечты дерзновеннее.Страстной истомы волненье весеннееСердце безумное пьет.

Вестник смерти

Ты любовь схоронила навеки,Но владеешь собой мастерски;Только тень, окружившая веки,Выдает безысходность тоски.

Так на белом бесстрастном конверте,Сберегающем тайну письма,Вестью кем-то оплаканной смертиБезнадежно чернеет кайма.

«В костре трещат сухие сучья…»