Расул Гамзатов - Суди меня по кодексу любви (стихи и поэма)

Стали говорить:

Красный сокол взмыл с утеса,

Чтоб сердца когтить.

И, Махмуду благодарен,

Полный рог вина

Осушил на свадьбе парень

За него до дна.

Я и сам в года иные,

Молод и удал,

Словно стены крепостные

Этой песней брал.

Горец стреляный

к Махмуду

Раз пришел чуть свет.

Говорит:

- Век помнить буду,

Удружи, поэт.

Я вдову у нас в ауле

Сватал, но она

Мужа, павшего от пули,

Памяти верна.

О моем,

под звон пандура,

Жребии лихом

Ты поведай, словно сура *,

Золотым стихом.

И какие,

думай сам уж,

Мне нужны слова,

Чтобы, сдавшись, вышла замуж

За меня вдова.

Вскоре пир на всю округу

Грянул, говорят,

За Махмуда рог по кругу

Пил и стар и млад.

И среди честного люда

Дед мой тоже был.

Выпил рог он за Махмуда,

А потом спросил:

- Как постиг ты это дело,

Что у темных круч

К сердцу женскому умело

Подбираешь ключ?

Над горами месяц светел

Плыл и плавил тьму.

И, вздохнув, Махмуд ответил

Деду моему:

- Осужденная молвою,

Та, что мне мила,

И невестой и вдовою

На веку была.

Я носил шинель солдата,

Солнце - в голове.

Пел я девушке когда-то,

А потом - вдове.

Глубока, как память крови,

Память о Марьям.

Ключ любви таился в слове,

Что дарил я вам.

И верней ключа покуда

Не было и нет,

Походил ответ Махмуда

На святой завет.

Открывал в года иные,

С буркой за плечом,

Сам я

словно крепостные

Двери тем ключом.

* Сура - глава корана.

* * *

Себе представший в образе Махмуда,

Лежу ничком в Карпатах на снегу,

И грудь моя прострелена.

Мне худо,

И снег багров, и встать я не могу.

Но все ж меня домой живым вернули,

И под конем изменчивой Муи

Стою, как месяц ясный,

но в ауле

Следят за мною недруги мои.

Кумуз настроив, только начал петь я,

Они меня схватили, хохоча,

И спину мне расписывают плетью

Крест-накрест,

от плеча и до плеча.

Пусть насмехается имам из Гоцо,

Пригубив чашу огненной бузы.

Я зубы сжал.

Мне потерпеть придется,

Он не увидит ни одной слезы.

Что я Махмуд, мне показалось нынче,

Брожу в горах, печальный от любви,

Со звездами, чей свет исполовинчат,

Я говорю, как с близкими людьми.

Роятся думы, голова что улей,

Пою любовь, чтоб вы гореть могли,

Но рвется песня:

я настигнут пулей

Пред домом кунака из Игали.

Прощайте, люди.

Поздно бить тревогу.

Меня на бурке хоронить несут.-.

Какая мысль нелепая, ей-богу,

Мне показалось, будто я Махмуд.

ЦЕЛУЮ ЖЕНСКИЕ РУКИ

(Поэма)

I

Целую, низко голову склоня,

Я миллионы женских рук любимых,

Их десять добрых пальцев для меня,

Как десять перьев крыльев лебединых.

Я знаю эти руки с детских лет.

Я уставал - они не уставали.

И, маленькие, свой великий след

Они всегда и всюду оставляли.

Продернув нитку в тонкую иглу,

Все порванное в нашем мире сшили.

Потом столы накрыли.

И к столу

Они всю Землю в гости пригласили.

Они для миллионов хлеб пекли.

Я полюбил их хлебный запах с детства.

Во мне, как в очаге, огонь зажгли

Те руки, перепачканные тестом.

Чтобы Земля всегда была чиста,

Они слезой с нее смывают пятна.

Так живописец с чистого холста

Фальшивый штрих стирает аккуратно.

Им нужно травы сметывать в стога,

Им нужно собирать цветы в букеты

Так строится бессмертная строка

Из слов привычных под пером поэта.

Как пчелы в соты собирают мед,

Так эти руки счастье собирают.

Земля! Не потому ли каждый год

В тебе так много новизны бывает?

Когда приходит радость, опьяняя,

Я эти руки женские всегда

Целую, низко голову склоняя.

II

Я знаю эти руки.

Сколько гроз

Осилили несильные, родные.

Их сковывал петрищевский мороз,

Отогревали их

Костры лесные.

У смерти отвоевывая нас,

Дрожа от напряженья и бессилья,

Они, как новорожденных, не раз,

Запеленав, из боя выносили.

А позже, запеленаты в бинты,

Тяжелых слез ни от кого не пряча,

Вернувшись из смертельной темноты,

Мы узнавали их на лбу горячем.

В них тает снег и теплится огонь,

Дожди звенят и припекает солнце,

И стонет скрипка, и поет гармонь,

И бубен заразительно смеется.

Они бегут по клавишам.

И вдруг

Я замираю, восхищеньем скован:

По властному веленью этих рук

Во мне самом рождается Бетховен.

Мир обступил меня со всех сторон,

Лишь на мгновенье задержав вращепье,

И, как воспоминанье, древен он

И юн, как наступившее свершенье.

Они бегут по клавишам.

И вот

Воскресло все, что память накопила...

Мне мама колыбельную поет,

Отец сидит в раздумье у камина.

И дождь в горах, и вечный шум речной,

И каждое прощанье и прощенье,

И я, от свадьб и похорон хмельной,

Жду журавлей залетных возвращенья.

Вот вышли наши женщины плясать.

О, крылья гордой лебединой стаи!

Боясь свою степенность расплескать,

Не пляшут - плавают, не пляшут, а летают.

Пожалуй, с незапамятных времен

Принц ищет в лебедях приметы милой,

И мавры убивают Дездемон

Уже давно во всех театрах мира.

И Золушки находят башмачки,

Повсюду алчность побеждая злую.

Целую жесткость нежной их руки

И нежность мужественных рук целую.

Целую, словно землю.

Ведь они

Мир в маленьких своих ладонях держат.

И чем трудней и пасмурнее дни,

Тем эти руки и сильней и тверже.

Мир - с горечью и радостью его,

С лохмотьями и праздничной обновой,

С морозами и таяньем снегов,

Со страхами перед войною новой,

Вложил я сердце с юношеских лет

В любимые и бережные руки.

Не будет этих рук - и сердца нет,

Меня не будет, если нет подруги.

И если ослабеют пальцы вдруг

И сердце упадет подбитой птицей,

Тогда сомкнётся темнота вокруг,

Тогда сомкнутся навсегда ресницы.

Но силы не покинули меня.

Пока живу, пока дышу - живу я.

Повсюду, низко голову склоня,

Я эти руки женские целую.

III

В Москве далекой был рожден поэт

И назван именем обычным - Саша.

Ах, няня! С первых дней и с первых лет

Его для нас растили руки ваши.

В моих горах певец любви Махмуд

Пел песни вдохновения и муки.

Марьям! Как много радостных минут

Ему твои всегда давали руки.

Теперь любое имя назови

Оно уже не будет одиноко:

О, руки на плечах у Низами,

О, руки, обнимающие Блока!

Когда угас сердечный стук в груди,

Смерть подошла и встала в изголовье,

Тебя, мой незабвенный Эффенди,

Они пытались оживить любовью.

Когда на ветках творчества апрель

Рождал большого вдохновенья листья,

Из этих рук брал краски Рафаэль,

И эти руки отмывали кисти.

Не сетуя, не плача, не крича

И все по-матерински понимая,

Они сжимали плечи Ильича,

Его перед разлукой обнимая.

Они всплеснули скорбно.

А потом

Затихли, словно ветви перед бурей.

И ленинское штопали пальто,

Пробитое эсеровскою пулей.

Они не могут отдохнуть ни дня,

Неся Земле свою любовь живую.

И снова, низко голову склоня,

Я эти руки женские целую.

IV

Я помню, как, теряя интерес

К затеям и заботам старших братьев,

По зову рук далекой Долорес

Хотел в ее Испанию бежать я.

Большие, как у матери моей,

Правдивые, не знающие позы,

И молча хоронили сыновей,

И так же молча вытирали слезы.

Сплетались баритоны и басы:

"Но пасаран!" - как новой жизни символ.

Когда от пули падали бойцы,

Ей каждый сильный становился сыном.

Я помню, в сакле на меня смотрел

С газетного портрета Белояннис,

Как будто много досказать хотел,

Но вдруг умолк, чему-то удивляясь.

С рассветом он шагнет на эшафот,

Ведь приговор уже подписан дикий.

Но женщина цветы ему несет

Прекрасные, как Греция, гвоздики.

Он улыбнулся,

Тысячи гвоздик

В последний раз увидел на рассвете,

II до сих пор, свободен и велик,

Он по Земле идет, смеясь над смертью.

Я помню Густу,

Помню, как она

В одном рукопожатии коротком

Поведала, как ночь была черна

И холодна тюремная решетка.

Там, за решеткой, самый верный друг

С любовью в сердце и петлей на шее

Хранил в ладонях нежность этих рук,

Чтоб, если можно, стать еще сильнее.

Глаза не устают.

Но во сто крат

Яснее вижу наболевшим сердцем,

Как руки женщин Лидице кричат

И как в печах сжигает их Освенцим.

Я руку возвожу на пьедестал.

...У черных женщин - белые ладони.

По ним я горе Африки читал,