Свобода - Олег Гальченко

прямо к небу прильнуть!

Это значит, что май наступил в самом деле

всем прогнозам назло, хоть от дома вдали

нам на флейтах своих долго ныли метели

об исходе другом — чуть с ума не свели.

Это значит, что нас не напрасно когда-то

проклинали враги и спасали врачи.

Коль надежда всегда с безысходностью рядом,

кто тебе мы, земля? Ты ответь, не молчи!..

2006–2011 гг.

ПОЛНОЛУННАЯ СОНАТА

Полнолуние, по слухам

нынче ночь посеребрит.

Ну, а я — ни сном, ни духом,

всеми проклят и забыт.

Не добит — и то отрада!

Ветры — с пятой стороны…

Никуда спешить не надо.

Всё сегодня — до Луны!

Не отбрасывая тени,

зависаю над столом.

В царстве злобных привидений

мне не в лом — и им не в лом.

Забирается прохлада

в запотевшие очки.

Ничего уже не надо,

никого … или почти.

Вот бы утром от кошмара

в том году очнуться вдруг,

где простое счастье — даром

для меня и всех вокруг!

Счастье то имело имя

и умело говорить,

над заботами земными

помогало воспарить…

Дело — дрянь? Не в дряни дело!

Изменились времена.

На карниз шагайте смело

все, кого зовёт луна!

Не великая утрата -

жизнь, которой не дано.

Ничего уже не надо.

Всё при мне давным-давно!

Май 2010 г.

ЖЕСТОКИЙ МУЗЫКАНТ

Наступи своей песне на горло,

музыкант, я прошу, не играй.

В этом воздухе душно-прогорклом

ты поёшь про потерянный рай.

Но поёшь про него неумело,

ошалев от неясной тоски.

Лучше брось это чёрное дело,

не бери моё сердце в тиски.

Мы добра от добра не искали,

до сурового были просты,

полю брани друзей отдавали,

за собою сжигали мосты.

Нас пьянила романтика боя,

но обратно в неё не зови.

В лабиринтах чужого покоя

ариаднину нить оборви.

Музыкант, мой товарищ по плену,

сам в себе — как иголка в стогу.

Грех роптать нам в грязи по колено.

Мы с тобой — на одном берегу.

Мы — от стаи отставшие птицы.

Не для нас будет наша весна.

Будет вечно нам

музыка сниться,

и напьётся слезами луна.

Сквозь туманную муть расстояний,

через муть уходящих времён

долетают стихи расставаний –

колокольный малиновый звон.

Я ловлю эти горькие ливни

на ветру, на лету…

Боже мой!

Знал ли он, этот лабух наивный,

что творил целый вечер со мной?

1989 г.

ДЕКАДЕНТСКИЙ РОМАНС

Всё бело — и былое, и думы.

В череде зимних медленных дней

заплутали себе на беду мы,

чтобы стать и мудрей, и сильней.

Но от мудрости столько печали –

легче дурнем уйти в мир иной!

Видно, чем-то меня отличает

та, которой нет рядом со мной.

Всё равно, вдалеке ли от дома

в честной битве за Родину лечь,

или выбиться в мэры Содома

для того, чтобы город поджечь.

Всё равно, чья рука намечала

этот путь невесёлый земной –

лишь бы только недолго скучала

та, которой нет рядом со мной.

С кем бы долгие творчества муки

ни мечтали бы мы разделить,

остаётся вершиной науки

на компьютере кнопка «Delete».

И пока в этой комнате пусто –

там, за левым плечом, за спиной,

буду славить я чистые чувства

той, которой нет рядом со мной!..

2013 г.

* * *

Недоброй памяти

ХХ столетия.

Открывали глаза на холодной заре,

затевали дела без конца и начала.

(А удобства все были у них

во дворе,

где фонарь над помойкой

горел вполнакала…)

Завещали потомкам свои имена,

удобряли планету с крутым

постоянством.

Человек человеку — глухая стена,

Человек человеку — пустое

пространство.

А на братских могилах

росли города,

чтобы вновь утонуть

во вселенском пожаре.

Если правда одна –

то одна и беда.

Как делить её будут

наивные твари?

Всё, что в жизни умели –

стрелять да колоть,

да молиться на хлёсткое

слово приказа…

Человек человеку –

дырявая плоть,

человек человеку –

горелое мясо.

Что со мной будет завтра –

не мне выбирать.

Здесь пожнёшь только боль,

сея чистую веру.

Я не свят. И толпа –

не небесная рать.

От великих идей тянет

гнилью и серой.

Кто услышит меня?

Кто, спасенье суля,

в чёрный час к изголовью

склонится сурово?

Человек человеку — сырая земля,

человек человеку –

последнее слово…

1995–2001 гг.

* * *

У холодной батареи

я стою и морду брею.

Мне бы стать чуть-чуть добрее –

только не с утра.

Полыхает алым осень,

листья рвёт и травы косит,

и колотят капли оземь

нынче как вчера.

Холода пришли внезапно.

Невозможно предсказать нам,

что за время года завтра

в двери постучит.

И, взирая на красоты

засыпающей природы,

снова насморком народы

давятся навзрыд.

Поберечь бы людям нервы!

Нынче в Африке, наверно,

от жары размокли негры –

вдалеке от бед,

хоть не сеют и не пашут,

без штанов под пальмой пляшут,

и долги прощает даже

добрый Старый Свет.

Но попробуй, обнаружь-ка,

в ком из них родился Пушкин.

Им такой сосед не нужен!

Заживо сожрут,

а потом закусят нимбом.

Шестикрылый Серафим бы,

гордо рея, словно вымпел,

не вспугнёт паскуд.

А у нас на нервной почве

кто б чего ни напророчил-

не одарят, не замочат.

Бедный и больной,

но живёт пророк беспечно.

Без штанов — оно, конечно,

много ближе к темам вечным

и к земле родной.

День тяжёлый — понедельник

для других. А я — бездельник.

В мире много дел и денег

не про нашу честь.

Осень. Крыши едут юзом,

расправляют крылья музы…

Я торчу, как член Союза

всем, что только есть!

2005 г.

* * *

По тротуару ветер гнал газету,

все выпуклости жадно мял при этом,

насвистывал развязно, озорно.

И по весенней слякоти и грязи

приплясывали в гибельном экстазе

столбцы, неактуальные давно.

Как штемпель, след размашистой подошвы

темнел на анекдоте старом, пошлом,

когда-то проходившем на "ура",

а на портрете нового мессии,

пророка и спасителя России

ехидно в небо щерилась дыра.

Вновь выборы окончены. Вновь — горы

словесного бесформенного сора:

народа глас, писак продажный труд…

Вновь скорый суд истории, который

свои не оглашает приговоры,

велит покорно лопать, что дадут…

2002 г.

* * *

Быть поэтом на Руси неудобно.

Здесь и климат неудачно подобран

так, что зябко на ветру чувствам добрым,