Свобода - Олег Гальченко

мы.

Пророками, жрецами

не раз нам это ставилось на вид.

Нашла коса на наш лежачий камень,

и был пророк запет, забит, забыт.

На том стоим мы –

порознь, в одиночку.

Нам рай — в сарае, нам пустыня — сад.

Давно до точки вычерпан источник

святых дерзаний.

Родина утрат!

Не горько ли –

из одного металла,

в одном литейном цехе люди льют

зубцы оград твоих мемориалов

и пули, что однажды нас убьют?

1990 г.

* * *

По весне сыра земля — в шрамах,

солью слёзною полны раны.

Развезло мои пути к храму.

Кто не сдох — от тишины пьяны.

С головы похмелье сняв плахой,

заведут на две зимы митинг.

Червоточины зальют лаком,

чтоб потом до Колымы гнить им.

На беспесеньи и стон — песня,

на неволе и дышать — воля.

Племя бусовых босых бестий

кости в горсть — и засевай поле!

И тужить, и стужу крыть нечем,

с верой кончено — гуляй, россы!

Всяк в единую печать мечен.

Помирать — так на миру, просто.

Эх, коробушка — полна снедью!

Не слепые — всё вокруг видим,

а за кровушку цена — медью,

позовёте к топору — выйдем.

Волком вою в выгребной яме.

Мир по нитке — а взамен что дам?

Паутина, плесень, тлен в храме.

Кто последний в звонари?…

Продан!..

1990 г.

БАЛЛАДА О СОЛНЕЧНЫХ ПЯТНАХ

Солнце родины смотрит в себя.

Ю. Кузнецов

Долго солнце стыдили за пятна мы,

мол "светило — дефектов с лихвой".

А оно всё не шло на попятную,

всё катило по прежней кривой,

то зарницами грубо ворочая,

то фонтанами бликов соря.

Берега покидая восточные,

не бросало во мгле якоря.

И тогда лжепророки с шаманами

навалились на солнце гурьбой,

позолоченными истуканами

засевали простор голубой.

Гроздья гнева горчили, дурманили,

терпким дымом несло с алтаря.

Королям ли, вельможам ли, рвани ли

всё равно — что свеча, что заря.

Вспыхнет степь, попримятая конницей,

в чёрном смерче качнётся толпа.

Жёрнов сечи под гул и трезвоницу

мнёт суставы, броню, черепа…

Лишь, омытая кровью проточною,

распрямится седая трава –

золотая, святая, порочная

над телами склонится вдова.

3 мая 1994 г.

ПОСЛЕДНИЙ РОМАНС

Метель гуляет по стране,

морозы вновь не знают меры.

Свеча пылает на столе

у молодого офицера.

Мир растворяется в заре.

В сугробах людям нет прохода.

На отрывном календаре –

январь семнадцатого года.

Твой вечер вальсами кружил

и гомонил в двенадцать баллов,

провинциалкам ворожил

о неземном и небывалом.

Полурастерянно глядел

вслед улетающей пролётке.

Был город молод. Снег кипел

и время шло походкой кроткой.

Наутро, только рассветёт,

раздастся музыка иная,

и эшелон уйдёт на фронт

из тихого, как счастье, края.

Двадцатый век придумал им

лавину чёрных испытаний –

отечества несладкий дым,

лёд седины нежданно ранний.

Под тяжестью могильных плит,

вдали от сновидений вьюжных

сыра земля соединит

их — беззащитных и ненужных.

Когда война — при чём тут бал?

Копи для потрясений силы!..

Кто б задержал девятый вал

и для тебя, и для России!..

1986–1989–1991 гг.

* * *

Нам обещали райские сады

и чудеса, которые не снились.

С мечтами детства мы

давно простились,

но опыт не спасает от беды.

Ведь монументы, что бы ни случилось,

молчат,

набрав воды в литые рты.

Проходит жизнь

без праздничных затей.

Стихиям не прорвать стальные двери.

Не все непоправимые потери –

на совести непрошеных гостей.

Вкус перемен

познавши в полной мере,

мы не дождёмся

свежих новостей.

Нам служат

ближним светом на пути

раскатистые всполохи метели.

В отечестве пророков проглядели,

а ныне их

и вне не обрести.

Иных уж нет,

а эти в чёрном теле

и вряд ли доживут до тридцати.

Себя от порчи "опыта" спасти?

Их после

ни эдем, ни ад не примет.

И всё-таки как тянет

вслед за ними

рвануть стоп-кран –

и наобум сойти!"…

1994 г.

* * *

Который год шагами мну

планеты этой седину,

превратностям судьбы теряя счёт!

И дружит с ветром голова!

Играю весело в слова

с самим собой. А с кем же мне ещё?

Мне не вписаться в эту жизнь.

Я слышал слишком много лжи,

чтоб свет и радость каждому дарить.

Но не тебе меня спасти.

Ты — передышка на пути.

О чём же нам с тобою говорить?

Я вышел родом из Совка,

что оценил наверняка.

Не буквы умных книг тому виной,

когда тебя по почкам бьют,

а репродукторы поют,

какая тишь да гладь в стране родной.

Провинциальная дыра.

глухой тупик. Сулажгора*.

Весне — цвести, а ТЭЦ вдали — дымить

хоть двадцать лет, хоть сотню лет,

а правды не было и нет.

О чём же нам с тобою говорить?

В тоске немой, глухой зимой

гитар запретный плач и вой

согреет как письмо, что ждал давно.

Мне б нервы из магнитных лент!

Дыши, внимай, лови момент,

а что назавтра будет — всё равно!

И, до прозрачного хрупка,

в ответ рождается строка,

что можно мир жестокий покорить

без боя — верой и добром,

творя историю пером.

О чём же нам с тобою говорить?

Амур не экономил стрел.

Но был я в юности несмел

и не был принцем из её мечты.

С тех пор сменилось

столько муз!

Судить их строго не берусь.

все на одно лицо — просты, пусты…

Свободен — значит одинок.

А одиночество — как смог

удушливо и едко может быть.

Но все пути ведут туда,

где горе это — не беда.

О чём же нам с тобою говорить?

2007 г.

*Сулажгора — район Петрозаводска

* * *

Ты скажи мне, земля, кто тебе мы по крови?

Мы — живущие тут век не первый уже,

испытавшие всё, всё видавшие, кроме

райских кущ за окном и покоя в душе…

Сколько судеб, дорог — непрямых и упрямых,

сколько вер, городов и трагических дат,

словно тайну богов стены древнего храма

от назойливых глаз твои недра таят?

Чем придётся, дышу. Чем могу, коротаю

срок, отпущенный мне. Что имею, храню.

Помню горечь измен, но о лучшем мечтаю.

Мне и радость, и грусть — словно воздух огню.

В суете городской спорить некогда с Богом.

Только под ноги глянь — и откроется суть:

вновь ломает трава свой асфальтовый кокон,

чтобы пыльной листвой