Избранное - Высоцкий Владимир Семенович

Мне будет не хотеться умирать!

Посажен на литую цепь почёта,

И звенья славы мне не по зубам…

Эй! Кто стучит в дубовые ворота

Костяшками по кованым скобам?!

Ответа нет. Но там стоят, я знаю,

Кому не так страшны цепные псы, —

И вот над изгородью замечаю

Знакомый серп отточенной косы.

…Я перетру серебряный ошейник

И золотую цепь перегрызу,

Перемахну забор, ворвусь в репейник,

Порву бока — и выбегу в грозу!

[1973]

ПАМЯТНИК

Я при жизни был рослым и стройным,

Не боялся ни слова, ни пули

И в привычные рамки не лез.

Но с тех пор, как считаюсь покойным,

Охромили меня и согнули,

К пьедесталу прибив ахиллес.

Не стряхнуть мне гранитного мяса

И не вытащить из постамента

Ахиллесову эту пяту,

И железные рёбра каркаса

Мёртво схвачены слоем цемента —

Только судороги по хребту.

Я хвалился косою саженью:

Нате, смерьте!

Я не знал, что подвергнусь суженью

После смерти.

Но в привычные рамки я всажен, —

На спор вбили,

А косую неровную сажень

Распрямили.

И с меня, когда взял я да умер,

Живо маску посмертную сняли

Расторопные члены семьи.

И не знаю, кто их надоумил,

Только с гипса вчистую стесали

Азиатские скулы мои.

Мне такое не мнилось, не снилось,

И считал я, что мне не грозило

Оказаться всех мёртвых мертвей,

Но поверхность на слепке лоснилась,

И могильною скукой сквозило

Из беззубой улыбки моей.

Я при жизни не клал тем, кто хищный,

В пасти палец.

Подойти ко мне с меркой обычной —

Опасались.

Но по снятии мерки посмертной —

Тут же, в ванной,

Гробовщик подошел ко мне с меркой

Деревянной.

А потом, по прошествии года,

Как венец моего исправленья

Крепко сбитый, литой монумент

При огромном скопленьи народа

Открывали под бодрое пенье,

Под моё — с намагниченных лент.

Тишина надо мной раскололась,

Из динамиков хлынули звуки,

С крыш ударил направленный свет,

Мой отчаяньем сорванный голос,

Современные средства науки

Превратили в приятный фальцет.

Я немел, в покрывало упрятан,—

Все там будем!

Я орал в то же время кастратом

В уши людям!

Саван сдёрнули — как я обужен! —

Нате, смерьте!

Неужели такой я вам нужен

После смерти?

Командора шаги злы и гулки!

Я решил: как во времени оном,

Не пройтись ли по плитам, звеня? —

И шарахнулись толпы в проулки,

Когда вырвал я ногу со стоном

И осыпались камни с меня.

Накренился я — гол, безобразен,—

Но и падая, вылез из кожи,

Дотянулся железной клюкой,

И когда уже грохнулся наземь,

Из разодранных рупоров всё же

Прохрипел я: «Похоже — живой!»

И паденье меня и согнуло,

И сломало,

Но торчат мои острые скулы

Из металла!

Не сумел я, как было угодно —

Шито-крыто.

Я, напротив, ушел всенародно

Из гранита.

[1973]

СЛУЧАИ

Мы все живём как будто, но не будоражат нас давно Ни паровозные свистки, ни пароходные гудки.

Иные — те, кому дано, — стремятся вглубь и видят дно, Но — как навозные жуки и мелководные мальки.

А рядом случаи летают, словно пули,

Шальные, запоздалые, слепые, на излёте,

Одни под них подставиться рискнули,

И сразу — кто в могиле, кто в почёте,

Другие — не заметили, а мы — так увернулись:

Нарочно ль, по примете ли — на правую споткнулись.

Средь суеты и кутерьмы, ах, как давно мы не прямы!

То гнемся бить поклоны впрок, а то — завязывать шнурок.

Стремимся вдаль проникнуть мы, но даже светлые умы

Всё излагают между строк — у них расчёт на долгий срок.

А рядом случаи летают, словно пули,

Шальные, запоздалые, слепые, на излёте.

Одни под них подставиться рискнули,

И сразу — кто в могиле, кто в почёте,

Другие — не заметили, а мы — так увернулись:

Нарочно ль, по примете ли — на правую споткнулись.

Стремимся мы подняться ввысь, — ведь думы наши

поднялись,

И там парят они, легки, свободны, вечны, высоки.

И так нам захотелось ввысь, что мы вчера перепились,

И, горьким думам вопреки, мы ели сладкие куски.

А рядом случаи летают, словно пули,

Шальные, запоздалые, слепые, на излёте,

Одни под них подставиться рискнули,

И сразу — кто в могиле, кто в почёте,

Другие — не заметили, а мы — так увернулись:

Нарочно ль, по примете ли — на правую споткнулись.

Открытым взломом, без ключа, навзрыд об ужасах крича,

Мы вскрыть хотим подвал чумной, рискуя даже головой.

И трезво, а не сгоряча, мы рубим прошлое сплеча,

Но бьем расслабленной рукой, холодной, дряблой, никакой.

А рядом случаи летают, словно пули,

Шальные, запоздалые, слепые, на излёте.

Одни под них подставиться рискнули,

И сразу — кто в могиле, кто в почёте,

Другие — не заметили, а мы — так увернулись:

Нарочно ль, по примете ли — на правую споткнулись.

Приятно сбросить гору с плеч и всё на Божий суд извлечь,

И руку выпростать, дрожа, и показать — в ней нет ножа,

Не опасаясь, что картечь и безоружных будет сечь!

Но нас, железных, точит ржа и психология ужа.

А рядом случаи летают, словно пули,

Шальные, запоздалые, слепые, на излёте.

Одни под них подставиться рискнули,

И сразу — кто в могиле, кто в почёте,

Другие — не заметили, а мы — так увернулись:

Нарочно ль, по примете ли — на правую споткнулись.

[1974]

* * *

Парад-алле! Не видно кресел, мест.

Оркестр шпарил марш, и вдруг, весь в чёрном,

Эффектно появился шпрехшталмейстер

И крикнул о сегодняшнем ковёрном.

Вот на манеже мощный чёрный слон,

Он показал им свой нерусский норов.

Я раньше был уверен, будто он —

Главою у зверей и у жонглёров.

Я был неправ, — с ним шёл холуй с кнутом,

Кормил его, ласкал, лез целоваться

И на ухо шептал ему… О чём?!

В слоне я сразу начал сомневаться.

Потом слон сделал что-то вроде па

С презреньем, и уведен был куда-то.

И всякая полезла шантрапа

С повадками заправских акробатов.

Вот выскочили трое молодцов,

Одновременно всех подвергли мукам,

Но вышел мужичок из наглецов

И их убрал со сцены ловким трюком.

Потом, когда там кто-то выжимал

Людей ногами, грудью и руками,

Тот мужичок весь цирк увеселял

Своими непонятными делами.

Он всё за что-то брался, что-то клал,

Хватал за всё… Я понял — вот работа.

Весь трюк был в том, что он не то хватал —

И дохватался — на весь цирк икота.

Убрав его — он был навеселе, —

Арену занял сонм эквилибристов.

Ну, все, пора кончать парад-алле

Коверных. Дайте туш, даешь артистов.

(1970-е]

ИНСТРУКЦИЯ ПЕРЕД ПОЕЗДКОЙ ЗА РУБЕЖ

Я вчера закончил ковку,

Я два плана залудил, —

И в загранкомандировку

От завода угодил.

Копоть, сажу смыл под душем,

Съел холодного язя

И инструктора послушал,

Что там можно, что нельзя.

Там, у них, пока что лучше бытово.

Так чтоб я не отчебучил не того,

Он мне дал прочесть брошюру — как наказ,

Чтоб не вздумал жить там сдуру как у нас.

Говорил со мной, как с братом,

Про коварный зарубеж,

Про поездку к демократам

В польский город Будапешт.

«Там, у них, уклад особый, —

Нам — так сразу не понять.

Ты уж их, браток, попробуй

Хоть немного уважать.

Будут с водкою дебаты — отвечай:

«Нет, ребяты-демократы! Только чай».