На огненной черте - Константин Михайлович Симонов

в воскресенье в Тарховку. Шурка уже, понятно, на месте. Молодчина — я ценю внимание. Устала я… Мама не приходила?

С и м а. У них опять совещание. (Уходит.)

Т о н я. Шурка! Даже не верится. Снова я дома. И мой день. Как хорошо жить без войны! Ночью проснешься — нет войны. И сразу заснешь. И утром встанешь — опять нет войны. Меня всегда будило радио в шесть часов. Мне говорили — надо выключать, можно поспать подольше. Но я думала: настанет же когда-нибудь день, и он начнется не с оперативной сводки. Настанет же наконец этот долгожданный первый мирный день. И я его прозеваю. Я его дождалась. И буду рассказывать о нем своим внукам. О том, как мы жили годами без дома, без мамы, без друзей, я не буду рассказывать… Ты часто обо мне вспоминал, Шура?

Ш у р а. Для того чтобы вспоминать, надо забыть.

Пауза.

Т о н я. Хорошо без войны. Не просто хорошо, а очень хорошо. И очень хорошо жить дома. Вам, мужчинам, может, и нравится жить в палатках, а мы — слабый пол — созданы для дома.

Ш у р а. А помнишь пионерлагерь?

Т о н я. Сравнил — пионерлагерь и медсанбат! Плохо жить в палатках. Особенно во время бомбежки. Раненые начинают кричать. Больше всех боятся бомбежки раненые. Я тоже очень боялась — только никому не говорила. Когда дом — все-таки крыша. А тут как будто зонтиком закрываешься от осколков. Очень я люблю мирное время. Вот долечим раненых, и пойду учиться. Я еще не очень старая? Нет, я просто средних лет.

Ш у р а. И как раз театральный институт открыл прием.

Т о н я. Нет, артисткой я не буду.

Ш у р а. Чего это вдруг?

Т о н я. Не вдруг. Я подумала. Это стать артисткой я решила вдруг. Мы болтаем, а мне ведь наряжаться надо. Еще минутку. Ладно? Мы с тобой еще не разговаривали, только «здравствуй» да «прощай». Я думаю, что артисткой стоит быть только хорошей. Очень хорошей.

Ш у р а. Так надо стать хорошей артисткой.

Т о н я. Надо… Вам надо, чтобы хвастаться: «Знаменитость, а я с ней на «ты», я ее за косы дергал…» Хорошей я бы согласилась. Но, понимаешь, нет во мне уверенности. Нет одержимости. Настоящие артистки как решали в молодости: или на сцену, или жизни нет — с обрыва в Волгу. А я вожусь с ранеными, и мне интересно. Возвращать людей к жизни! Ты бы видел их глаза… когда они приезжают и начинают оживать. Я поступаю в медицинский. Это мое призвание. Понял?

Ш у р а. Начинаю понимать.

Т о н я. А чего ты такой неразговорчивый? Экзамены?

Ш у р а. Угадала. Ты обходишься без моей помощи — и спрашиваешь и отвечаешь.

Т о н я. Это от одиночества. Я всю войну прожила сама себе — мама, сама себе — друг. Людей кругом много, и все откровенничают, а самой поговорить не с кем.

Пауза.

Сейчас забежала в школу — ты представить себе не можешь, до чего мне захотелось побывать в нашем классе. Нельзя! Неловко.

Пауза.

Шурка, мне наряжаться надо. Почему ты меня не гонишь?! Хорош друг!

Пауза.

Ты знаешь, я сегодня забралась на березу. Глупо, верно? Очень страшно было — вдруг кто-нибудь заметит! А ты мог бы забраться на березу?

Ш у р а. Пожалуй, не мог бы.

Т о н я. Дурости не хватает?

Ш у р а. Рук не хватает.

Пауза.

Иди наряжаться. Я тебя гоню. Ты слышишь?

Т о н я. Не слыхать! Ты — молодец, у тебя уже два курса позади… Скажи мне… ты решил стать учителем по призванию или…

Ш у р а. Как только я начинаю забывать о руке, мне сейчас же о ней напоминают.

Т о н я. Прости.

Ш у р а. Помнишь, мы играли в правду? Я спросил тебя, хотела бы ты, чтобы был одиннадцатый класс? Ты сказала — да. Я очень люблю школу. Я считаю, что лучшее помещение, которое придумало человечество, — класс.

Т о н я. Нет, коридор и спортивный зал.

Ш у р а. В общем, школа. Там кончается детство и начинается юность, начинается дружба и любовь.

Т о н я. Там иной раз и оканчиваются…

Ш у р а. Это уже зависит от нас. В чем же дело, подумал Шурка Зайцев, школу ты любишь, ребят любишь, литературу любишь — значит, это и есть твое призвание. И будет тебе одиннадцатый класс, и двадцать третий, и тридцать седьмой. Словом, или в класс, или с обрыва в Фонтанку. Тебе нельзя больше бывать в школе, а мне можно.

Т о н я. О себе мы слишком много думали. А надо о людях подумать. Трудно живется народу, и надо ему помочь. А мы ведь можем, Шурка?!

Ш у р а. Сила у нас есть. А главное, мы уже взрослые и многое уже понимаем.

Т о н я. И я взрослая?

Ш у р а. Взрослая. Но ты только оставайся молодой.

Т о н я. А я красивая?

Ш у р а. Красивая.

Т о н я. Уже просто красивая. А раньше была очень красивая. Первая в мире. Грубеют люди. Ухожу. Только предупреждаю: наряжаться мне не во что. Мама обменяла все свои и мои вещи на продукты. Мне повезло — белое платье никто не хотел брать. Видно, плечики не понравились — не валиком.

Пауза.

А об экзаменах сегодня забудь, изволь улыбаться. (Уходит.)

Пауза. Входит  С и м а.

С и м а. Оказывается, тетя Лиза давно уже на кухне. И картошка сейчас будет готова. Наварила на целую роту.

Ш у р а. Не волнуйся, Сима. Еще не было случая в истории человечества, чтобы картошки оказалось много.

С и м а. Можно мне сегодня выпить вина?

Ш у р а. При одном условии — если оно будет.

С и м а. Будет. Тетя Лиза хранит одну бутылочку третий год.

Ш у р а. Тогда обязательно выпьем. На «ты».

Входит  В о л о д я  с цветами.

В о л о д я. Мой веник не хуже твоего. Тоня не приезжала?

Ш у р а. Приехала.

В о л о д я. Что же ты не докладываешь? Где она?

Ш у р а. Одевается.

Пауза.

Пойду на Невский, поищу папиросы.

В о л о д я. Перемучаемся без папирос. Табак есть — будем крутить.

Ш у р а. Крутить-то мне неловко. И сегодня надо по-праздничному. Я скоро вернусь.

В о л о д я. Как знаешь.

Шура уходит. Пауза.

А тебя… а вас как зовут?

С и м а. Сима.

В о л о д я. Ты, видимо, ученица Елизаветы Ивановны?

С и м а. Ученица.

В о л о д я. Тебя пригласили сегодня?

С и м а. Нет, не приглашали.

В о л о д я. Видишь ли, Сима… Только ты не обижайся. Сегодня особый день. Собираются все свои. Ты меня поняла?

С и м а. Поняла. А вас как зовут?

В о л о д я. Скажем, Володя.

С и м а. Вы меня извините, Володя, я вас оставлю. Пойду поговорю с Елизаветой Ивановной, — может, она меня пригласит. (Уходит.)

Пауза. Вбегает  Т о н я.

Т о н я. Шурка! Я по-военному — быстро!.. Володя!..

В о л о д я. Антон! И обнять неловко — какая ты белая, чистая, красивая. Не ждала?

Т о н я. Не ждала. Вернее, ждала, и долго. Но не сегодня.

В о л о д я. Значит, рано приехал?

Т о н я. Поздно.

В о л о д я. Ты —