Западный флигель, где Цуй Ин-ин ожидала луну - Ван Ши-фу

облетевших

      взяли в гнездо аромат.

  Грусти весенней пора коротка,

      нити на ивах длинны.

  Нет человека, что был меж цветов,

      неба края лишь видны.

  Нет аромата

      в цветочной пыльце золотой,

  Силы утрачены

      грустной моею душой.

Хун-нян (говорит). Что-то ты невесела, сестрица! Я надушу твое одеяло, поспи немного.

Ин-ин (поет).

На мотив «Полевой сверчок».

  На узорном ковре на меня холодком

      одеяло узорное веет.

  Ты не трать на него

      ароматных духов орхидеи:

  Изведешь на него все духи орхидеи,

      я согреться и тут не сумею!

  Во вчерашнюю ночь эти «строки в мешке»

      увлекли меня очень легко,

  А сегодня из «яшмовых зал» человек

      от меня далеко-далеко.

 И присесть не дает беспокойство во мне,

 И забыться никак не могу я во сне.

 Я на холм поднимаюсь,

     но радость все так же далёко,

 И бесцельно брожу я в тоске одинокой,

 И любовью полна,

     словно в сон погружаюсь глубокий.

На мотив «Радость Поднебесной».

Ах, Хун-нян!

 Лягу ль вздремнуть я на шелк цзяосяо,

     что на подушке моей,

 Выйду ли я погулять из дверей, —

 Рядом со мной

     милый все время как тень.

Хун-нян (говорит). Это не касается Хун-нян, мне хозяйка велела только одно: быть все время с сестрицей.

Ин-ин (говорит). Моя матушка, конечно, не могла этого предвидеть. (Поет.)

 Лишь охранять

     приказала меня ночь и день.

 Быть все со мною

     верной служанке не лень.

 Матушка строгая

     держит меня как в плену:

 Лишь бы прилично вела себя дочка, —

     цель она видит одну.

Хун-нян (говорит). Ты, сестрица, никогда раньше не бывала так неласкова со мной. С тех пор как ты увидела этого студента, сердце твое как будто лишилось покоя. Почему бы это?

Ин-ин (поет).

На мотив «Ночжа».

Раньше было: чужого увижу когда,

Я сама не своя от стыда;

Если гостя случалось в дому повстречать,

От стесненья не знала, где стать.

Но едва только он повстречался со мной,

Сразу стал мне он словно родной,

И на рифмы его

    из услышанных ночью стихов

Мой созвучный ответ был тотчас же готов.

На мотив «Сорока ступила на ветку».

Как согласны все строки на диво,

Как в них каждое слово правдиво!

Больше значат стихи про ночную луну,

Чем узора слова на платке в старину.

Кто бы мог до него

    протянуть мою тонкую нить,

О заботе моей

    за восточной стеной возвестить!

На мотив «Вьющаяся травка».

Я все про ученость его вспоминаю —

Он ею наполнен до края.

Лицо привлекает своей чистотой,

    весь облик его величав,

Душа покоряет своей теплотой,

    влечет своей мягкостью нрав.

Нежданно стихи, что прочел он тогда,

    в душе утвердились моей.

Он учился так, что, как говорится,

«Однажды его сочинений слова

    как звезды Ковша засияют», —

Видно, не зря

   «Учась, десять лет у окна своего

       совсем он не видел людей».

Пантомима. Сунь Фэй-ху входит с войском, окружает монастырь, уходит с войском.

Солдат (кричит за сценой). Люди в монастыре, слушайте! Если вы в течение трех дней вышлете Ин-ин в жены нашему начальнику, то все будет улажено миром. Но если пройдет три дня и она не будет нам выдана, мы сожжем вашу обитель, а всех монахов и мирян казним. В живых не оставим никого!

Старая госпожа и настоятель вместе входят, стучат в дверь.

Хун-нян (посмотрев, говорит). Сестрица, там у дверей хозяйка и настоятель.

Ин-ин встречает их.

Старая госпожа (говорит). Знаешь ли ты, что случилось, дитя мое? Сегодня пять тысяч разбойников во главе с Сунь Фэй-ху окружили монастырь; говорят, что у тебя черные сросшиеся брови, что лицо твое, как лотос, веет весенней свежестью, что ты похожа на Тай-чжэнь, «крушившую царства и города». Они хотят взять тебя в плен и сделать женой своего главаря. Что же теперь делать, дочка?

Ин-ин (поет).

На мотив «Запись о главном».

   Покидает душа мое тело от страха,

   Предвещают мне скорую гибель слова,

   Не осушат струящихся слез рукава.

   Не пойти я туда не могу,

       и не в силах туда я пойти —

   И вперед и назад мне закрыты пути.

         Так куда же теперь нам бежать от беды,

  где опору средь близких искать?

         Но не могут спастись сирота и вдова,

  одинокие дочка и мать.

         Может быть, мой усопший отец —

  это самый счастливый из нас.

         Барабанов военных разносится гром,

  он высокое небо потряс.

         Словно тучи, войска нас теснят и теснят,

         Ливнем сыплется частая поступь солдат.

На тот же мотив.

         Разнеслась же молва – как глупы те слова,

         Будто брови мои и прямы, и черны,

         От лица будто веет дыханьем весны!

         Если б я, как Тай-чжэнь,

  могла страны крушить и крушить города,

         Верно, триста монахов спасла бы тогда!

         А пять тысяч злодеев скосила бы вмиг,

  не оставила даже корней, —

         Ведь они позабыли о семьях своих

  и утратили верность стране.

         И народ они грабят простой,

  нагоняя бесчинствами страх,

         И поджечь угрожают обитель они,

  что подобна дворцам в небесах.

         Я жалею, что нету на них Чжугэ Ляна,

         Чтобы стан их спалить, как на склонах Бована.

Старая госпожа (говорит). Мне уже шестьдесят лет, и жить осталось недолго. Но как быть с дочкой, которая так молода и еще не служила мужу?

Ин-ин (говорит). Дочь ваша думает вот что: можно спасти жизнь всей семьи, если отдать меня в жены этому молодчику.

Старая госпожа (плачет, говорит). У нас в семье не бывало мужчин, преступивших закон, и женщин, вторично вышедших замуж. Как же я могу подарить тебя разбойнику? Ведь от этого весь наш род покроется позором!

Настоятель (говорит). Пойдемте вместе в зал для молений, спросим у монахов и мирян, что они думают. А потом мы с вами обсудим, как лучше поступить.

Вместе идут в зал для молений.

Старая госпожа (говорит). А ты что думаешь, дочка?

Ин-ин (говорит). Лучше отдать меня разбойнику. Этим я сделаю сразу пять добрых дел. (Поет.)

На мотив «Во внутреннем дворике».

     Во-первых, почтенную мать

         грабителям я не предам;

     Злодеям не дам, во-вторых,

         в золу обратить этот храм;

     Избавивши, в-третьих, обитель от бед,

         покой возвращу я монахам;

     В-четвертых, не дам

         потревожить отцовского праха;

     А в-пятых, хотя

         Хуань-лан еще мальчик у нас…

Хуань-лан (перебивает). Ну что там обо мне говорить!

Ин-ин (поет).

     Нельзя, чтоб фамилии Цуй

         последний потомок угас.

     Неужто Ин-ин

         сегодня себя пожалеет

   И даст всех монахов в крови утопить

       забывшим про совесть злодеям;

   Неужто позволит,

       чтоб эта обитель сгорела