Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов

Ознакомительный фрагмент

середину огромной площади выходит глашатай. Он объявляет:

– Великому воину Унгерну, освободителю Монголии, спасителю желтой веры, император дарует титул «дархан хошой чин ван» – великий богатырь, князь непобедимый.

Ревет площадь, взлетают в небо желтые лисьи шапки, палят из ружей стрелки.

Поднимается Унгерн, нервно мнет белую папаху в левой руке, говорит:

– Император! Братья солдаты! Бог привел меня к вам для того, чтобы отдать жизнь в борьбе против развращенного Запада. Вожди должны быть восстановлены на престолах! Народ изживет из себя яд либеральных веяний, а мы вернемся обратно сюда, в великую Азию, которая может принадлежать только азиатам. Отсюда идет великое избавление миру.

Грохочет оркестр. На площадь выскакивают маски драконов – черные, желтые, мелово-белые, красные – начинается мистерия ужаса. Разноцветные маски прыгают вокруг громадного желтого черепа, кланяются ему, завывающе поют в его честь древние гимны.

Вдруг маска желтого черепа, взмахнув неестественно длинными черными палками рук, что-то кричит – протяжное, длинное. И все остальные маски – а их больше тридцати, – падают ниц и медленно уползают в распахнутые ворота храма. Череп кланяется трибунам и, пятясь, скрывается в воротах.

С противоположной стороны вбегают два певца. Кланяются трибунам. Начинают соревноваться в песне.

Первый поет:

– Назови ты мне три острых!

Второй отвечает:

– Голодающего зубы,

Умирающего взоры,

Солнца луч меж облаками!

И спрашивает первого:

– Назови мне три обманных!

Первый отвечает:

– Эхо горное обманно,

Сон обманен в этой жизни

И мираж в пустыне знойной!

Убегают певцы с площади, провожаемые овацией. Из ворот храма медленно движется маска «желтый череп», на распростертые его черные руки надеты две громадные клетки с орлами.

Череп приближается к тому месту, где сидит Унгерн, кланяется барону и говорит:

– Эти орлы сражают врагов, лис и дзейрин. Великий воин, желтая вера хочет, чтобы эти орлы охраняли тебя днем и ночью.

Унгерн, поднявшись, низко кланяется черепу. Два казака из его охраны ставят клетки с орлами возле барона.

На площадь выбегает глашатай:

– Император Богдо Гэгэн пожаловал славного воина Хатан Батора Максаржава должностью военного министра!

Ревут люди на трибунах, летят в голубое небо желтые лисьи шапки, палят в небо стрелки. Кланяется людям Хатан Батор Максаржав. Потом, опустив руку на плечо Мунго, говорит:

– Если я стал военным министром, то Мунго пусть будет эскадронным первого монгольского полка.

И снова на площадь выскакивают маски и продолжается мистерия. Гремит оркестр. Невидимый глазу хор лам поет буддийские песнопения.

И все это время, пока продолжается мистерия, Сомов медленно пробирается среди зрителей ближе к Мунго, стараясь не упустить его из поля зрения.

А когда глашатай объявил перерыв в мистерии, а император пригласил Унгерна и Хатан Батора к себе во дворец выпить зеленого, пахучего, с салом ицахантасом, монгольского чая, Сомов подошел к Мунго и положил ему руку на плечо.

Тот, обернувшись, сразу узнал Сомова, и они обнялись, как старые знакомые.

– Слышал, слышал, – сказал Сомов, – теперь ты такой большой начальник, что можешь забыть мое имя.

Мунго ухмыльнулся и ответил:

– Тебя зовут Сомов, а начальником я быть отказался.

– Почему?

– Ищу Дариму.

– Где ты думаешь ее искать?

– Не знаю… Где-нибудь на юге.

Сомов, покачав головой, говорит:

– Нет, Мунго. Ты сделал одну ошибку, а сейчас хочешь сделать вторую: на юге ее нет.

– А мне хоть сто ошибок – лишь бы найти ее.

Сомов, достав из кармана красную сережку, положил ее на ладонь и сказал:

– Машина Л-293. Ушла с ней на север. Так что погоди, Мунго. Погоди…

«Генерал-лейтенанту Унгерну фон Штернбергу от агента 17–13. Почтительно докладываю:

На севере Монголии, в Кяхте, бандитом Сухэ Батором образовано красное правительство Монголии, люди Сухэ Батора переходят границу, направляясь на юг, в области, освобожденные нашими белыми войсками. Здесь они ведут работу по разложению населения, стараясь привлечь людей на свою сторону, соблазняя их ленинскими лозунгами Сухэ Батора. Как мне стало известно от источника 24-А, несколько посланцев Сухэ Батора направлены в Ургу, где ищут связи с неизвестными мне красными подпольщиками и прямыми разведчиками Москвы. Прошу передать это мое донесение начальнику контрразведки Сипайло с тем, чтобы он принял все возможные меры для того, чтобы схватить означенных красных монгольских лазутчиков, допросить их с пристрастием и узнать все явки подполья в столице Монголии.

Вашего высокопревосходительства имею честь быть покорным слугою».

КАБИНЕТ ИМПЕРАТОРА. Сейчас здесь Унгерн, Ванданов и Хатан Батор Максаржав.

Император расхаживает по громадному кабинету, подолгу задерживаясь возле чучел диковинных животных и рыб – он страстный коллекционер.

Унгерн, склонившись над картой, энергическим жестом правой руки делает бросок на север, к границам РСФСР.

– Запад есть Запад, Восток есть Восток, – говорит он. – И вместе им не сойтись. Так вот, я говорю вам: пора на север, дальше.

Хатан Батор Максаржав ответил ему:

– Монголия освобождена, дальше идти некуда, там Россия.

– На севере не только Россия, – сказал Ванданов, – на севере банды Сухэ Батора.

– Он монгол, – возразил Хатан Батор Максаржав.

Унгерн сказал:

– Нет, он не монгол. Монгол желтый, а он – красный.

Хатан Батор пожал плечами:

– О том, что он объявил красное правительство монголов, я не знаю, но я знаю, что он отдал аратам скот. Если это красный монгол, то мне это нравится…

Унгерн и Ванданов быстро переглянулись. Унгерн положил свою девичью, красивую, тонкую руку на плечо Хатан Батора и сказал:

– Ну что ж, брат, может быть, ты и прав. Если говоришь так ты, народный воин и герой, мы должны прислушаться к твоим словам.

Унгерн и Ванданов, поклонившись императору и Максаржаву, уходят.

Идут Унгерн с Вандановым в окружении охранников по Урге – среди пьяного разгула победителей. В одном месте пьяные казаки. На пустыре пьяные идут с гармошкой, поют лихую песню, с присвистом и улюлюканьем, в другом молчаливо дерутся из-за водочной бутыли, в третьем дерутся с монголом, отбирая у него барана. Унгерн подошел к казаку, стукнул его ребром ладони по шее, остолбенел казак, вытянулся в струнку, Унгерн обнял монгола, похлопал его по плечу, сказал ему что-то на родном языке, монгол упал на колени, воздел к Унгерну руку. Барон сказал казаку:

– Сволочь! Глупая сволочь. Если сердце отдыха просит – на пустырь пойди, а не здесь – где глаз тысячи.

Бросил казаку монету, кивнул Ванданову, пошел дальше. На пустыре пьяное казачье колет шашками чучело, на груди у которого приколота бумажка: «Я – Сухэ Батор».

Идут среди этого дикого, пьяного разгула Унгерн и Ванданов не спеша, сосредоточенные, молчаливые.

– Собери штаб, – наконец говорит Унгерн, – будем