Чешская и словацкая драматургия первой половины XX века (1918—1945). Том первый - Иржи Маген

А л е ш. О нет. Любовь не обманете, она ясновидяща. Я ясно вижу вашу душу… смотрю в нее, как в горное озеро… Вы страдаете!

Ф р а н т и ш к а. Ребенок, вы видите мою душу? (Смеется невесело.) И что вы там видите?

А л е ш (медленно). Оплеванную, израненную душу человеческую, съежившуюся в слезах в самом темном уголке… стыдящуюся божьего света.

Ф р а н т и ш к а (бросается ему в ноги и разражается рыданиями). Разрешите поцеловать вашу руку, паныч. Душу человеческую вы освободили в ту минуту, как назвали по имени ее горе. Вы добрый, вы чистый, вы единственный мужчина в этом доме. Остальные… остальные… работорговцы и даже хуже — душегубы. Умерщвляют душу, чтобы торговать телом.

А л е ш (взволнованно). Что, ч-что случилось? Мама вас мучила? К-как это произошло? И почему я не был при этом, чтобы вас защитить?

Ф р а н т и ш к а. Нет, нет, не мучила. Это не то слово. Оскорбила и унизила меня так, что невозможно больше унизить человека.

А л е ш. К-как, как… Я должен знать. Должен принять меры. Я н-не могу пройти мимо, иначе я становлюсь соучастником.

Ф р а н т и ш к а. Не надо вам знать, паныч. Это вас очень огорчит. (Не в силах больше сдерживаться, падает к его ногам.) Почему вы меня не уберегли? Обещали беречь меня — и не уберегли.

А л е ш (широко открывает глаза, ничего не понимает). Я вас не уберег? Я… К-как? От кого?

Ф р а н т и ш к а (едва слышно). От Риши.

А л е ш. Что? Я правильно слышал? Я опоздал? А ведь вы м-мне клялись, что между вами ничего нет.

Ф р а н т и ш к а. Тогда еще не было. Но через пятнадцать минут после вашего ухода пришел он. И тогда это случилось. Вы словно предчувствовали, окликнули меня в ту минуту своей скрипкой, дали о себе знать своим выкриком. Но он оказался сильнее вас… и вашей песни.

А л е ш. Т-тогда это с-с-случилось? И он оказался с-с-сильнее меня и м-м-моего искусства? (Возбужденно.) Тогда зачем оно? Чем оно объяснит свое существование? Если оно н-не может бороться со злом, не может его п-п-поразить? Проклятье ему! К дьяволу его! Зачем тогда жили Бетховен, и Бах, и Моцарт, и Дебюсси, и все эти великие души, если такое возможно? Бесцельно жили, б-б-бесполезными умерли. Проклятье им! Р-р-разобью свою скрипку, р-р-разорву свои ноты… оболью керосином и подожгу их творения — они н-н-не нужны. (Опускается на стул, закрывает лицо руками и горько плачет.)

Ф р а н т и ш к а. Как мне жаль вас, пан Алеш. Выразить не могу, как жаль. Когда вижу вас рядом, убитого горем, одно человеческое несчастье… возле другого. О себе забываю, лишь бы могла вас утешить. Какие мы все убогие — мы, слабые. Взваливают на нас бремя, пока мы не падаем под его тяжестью. Чем ты слабее, тем тяжелее бремя взваливает на тебя жизнь.

А л е ш. Нет… не говорите так. Мы будем сильными, мы воспротивимся, и сразу все изменится. Я… я вынесу этот удар судьбы… ради вас вынесу.

Ф р а н т и ш к а. И вы не гневаетесь на меня? Не вините меня? Не опротивела я вам? Не чувствуете ко мне отвращения?

А л е ш. Почему — отвращения? Люблю вас больше, чем когда-либо, больше, чем перед этим. Сейчас вы несчастнее, чем раньше, — я и за это должен любить вас больше. Но любить истинно… в душе и чистосердечно… теперь для этого есть причина, которая бывает один раз в жизни. Раньше я не любил вас искренне, настоящей, чистой любовью, ибо считал вас трофеем в моей борьбе с Ришей… и, видно, поэтому проиграл. Поделом мне это наказание. Я любил в вас себя, свою грядущую победу… а не вас. Любил в вас свою гордость, свое высокомерие. Теперь… теперь люблю воистину вас, и только вас. Бескорыстно, чисто, искренне.

Ф р а н т и ш к а (озаренная принятым решением). Спасибо вам, Алеш! Настало время знать вам все — это последнее. И вы должны решить. В ваши чистые руки отдаю свою судьбу, и не только свою — больше, гораздо больше: судьбу своего ребенка.

А л е ш. Своего ребенка? Не понимаю вас.

Ф р а н т и ш к а. Сейчас поймете. Тот роковой вечер, когда Риша приблизился ко мне, не остался без последствия. Я ношу под сердцем новую человеческую жизнь.

А л е ш (в экстазе). Новую человеческую жизнь?

Ф р а н т и ш к а. Однако все: ваша мать, и Риша, и Анча — все хотят, чтобы я не доносила ее, чтобы избавилась от ребенка, лишилась его. Им так удобнее. Так им велит их эгоизм и гордость. Они хотят вычеркнуть навсегда из жизни Риши те минуты, словно их не было, чтобы о них ему никогда не напомнило и не могло напомнить их воплощение — живое человеческое существо.

А л е ш. Проклятые, подлые люди, безбожники!

Ф р а н т и ш к а. Тогда решите его судьбу вы! Должна ли я оставить его жить и расти? Должна ли потерять его нерожденным?

А л е ш. Ни в коем случае! Даже если мне придется копать землю как поденщику, таскать на стройке кирпичи, красть и разбойничать… я обеспечу вас всем необходимым в тяжелый для вас час… и в первые дни после…

Ф р а н т и ш к а. Спасибо вам, Алеш. Все решено! Я плачу от счастья, что все решено и как решено. Теперь я не имею права слушать вашу мать и Ришу. Не имею права безучастно относиться к тому, как они решили мою судьбу, не имею права разрешать им убивать и унижать меня, как последнюю скотину. Я обязана воспротивиться им. Спасибо вам за то, что вы меня на это подвигли.

А л е ш (в экстазе опускается перед ней на колени). Вы обязаны быть гордой, Франтишка. Величественно, с высоко поднятой головой и с благословенным чревом должны вы ныне ходить по улицам. Вы — избранный сосуд божественности… святая жизнь вошла в вас и раскинула свой шатер. Чудо возрождения мира происходит с вами. Благословенна ты в женах — святая, неприкосновенная, неуязвимая.

Ф р а н т и ш к а. Встаньте, Алеш, встаньте. Краснею перед вами… я, недостойная.

А л е ш (фанатично продолжает). Благословенна ты в женах, и благословен плод чрева твоего. Я хотел бы умереть, чтобы вновь от тебя возродиться. Как сладко было бы покоиться в лоне твоем, пока не придет час покинуть его и жить на этой суровой земле!

Ф р а н т и ш к а (закрывает вспыхнувшее лицо руками). Не продолжайте, а то я захлебнусь от стыда. Не богохульствуйте!

А л е ш. Нет, Франтишка. Ты меня не поймешь. Я должен говорить, а иначе захлебнусь от счастья. Благословенна ты в женах, говорю тебе. Чрево твое достойно доносить и дать миру нового спасителя, свет во тьме, якорь в бурном море — нового Будду, Христа, Франциска Ассизского{57}.

Ф р а н т и ш к а (закрывает ему рот). Хватит, ради бога! Бог накажет нас за такое кощунство. Это тяжкий грех. Молчите, на коленях молю вас.

А л е ш (тем же тоном). Красней! Запрещай мне! Унижай! Это твое