Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар - Александр Исаакович Гельман

я умру:

свободы жизни не бывает без свободы смерти,

именно неминуемая смертушка,

которая заберет меня, когда ей вздумается,

дает мне в старости полную свободу дерзаний,

и жизнь, и смерть наконец равны —

как я не знаю, что будет со мной,

после встречи с ней,

так она не знает, что будет с ней

после встречи со мной,

ведь моя смерть жива, пока жив я,

они уважают друг друга – моя жизнь и моя смерть,

они подруги, они сестры!

С обеими в обнимку

я шел счастливый по Малой Бронной,

у театра Михоэлса толпа, премьера.

Пропуская небрежно

старичка с коляской, набитой овощами,

люди, конечно, не могли и подумать,

какое счастье накатило на меня в этот вечер,

как я целовался, никого не замечая,

одновременно с жизнью и смертью

всю дорогу

от гастронома до дома.

Татьяне Калецкой

1

Целуй меня, целуй,

на месте каждого поцелуя

вырастет розочка,

утром выйду на улицу, утыканный розами

в самых неожиданных местах,

мужики будут смотреть и радоваться,

будто ночью ты не только меня целовала,

но и каждого из них.

2

Если я с тобой не дай бог разведусь,

я на себе тут же сразу женюсь,

буду сидеть рядом с собой,

как сидят обычно с женой,

буду рассказывать мне о себе,

о том, как я счастлив в новой семье.

3

Какое чудесное времяпровождение —

считать волосы

на голове любимой

и знать, помнить всю жизнь,

сколько их насчитывается,

быть единственным на свете мужчиной,

кто не поленился это сделать.

«Теперь…»

Теперь,

когда я выпиваю пятьдесят грамм

раз в три месяца,

когда не осталось в живых почти никого

из моих собутыльников,

лежу – трезвый, скучный на своей кушетке,

вспоминаю – где, когда, с кем,

против кого, за что выпивали,

с какой радостью,

с каким вдохновением,

с каким остервенением!

Как нам нравилось это делать!

Как мы ненавидели цензуру, начальство!

Как мы обожали друг друга!

Фу, черт – отворачиваюсь к стенке,

чтоб от умиления не зарыдать, —

у меня в памяти

умершие помнят себя живыми.

Предназначение скуки

Вял мой мозг, вялостью дышит душа,

все неинтересно,

все уже было/перебыло,

ничего не задевает, не напрягает.

Но я знаю,

душа нуждается в томлении скукой,

в полной неподвижности любопытства,

в необратимой бессмысленности любых усилий,

и так опускаясь, опускаясь все ниже, ниже,

на самое дно ничтожности,

расположившись там, как дома,

скинув с себя все одежки,

голая душа

(вы можете себе представить свою душу голой?),

моя голая душа, усмехнувшись самой себе,

одухотворенная, полная вдохновенных сил,

неизвестно, непонятно откуда мгновенно взявшихся,

вдруг взлетает и начинает творить бог знает что —

в том числе вот это стихотворение,

которым – не знаю, как вы – автор вполне доволен.

О, великое предназначение скуки!

«Быть может…»

Быть может,

когда люди будут жить

лет двести,

они испытать успеют

некий первозданный опыт,

нечто такое, что приведет

к невероятным переменам

в предначертаниях судьбы.

Я ощущаю эту нехватку

непрерывной длительности жизни,

чтоб опознать умом и сердцем

недостающий узел смысла,

без которого мы топчемся в трясине

неполноты бытия.

«Хочу побаловать свое воображение…»

Хочу побаловать свое воображение

напоследок,

даю ему полную свободу —

пусть накуролесит,

напророчит бог знает что

напоследок,

в его невероятностях

слепки моих соприкосновений

с моей жизнью

напоследок.

«Ах, какие пышные похороны…»

Ах, какие пышные похороны

устрою я моей смерти,

в шикарный гроб положу ее,

Пинхас Гольдшмидт, главный раввин Москвы,

прочитает молитву,

проникновенные речи о моей близости с покойной

произнесут, один за другим, мужи именитые,

будет много венков, в том числе

«Моей смерти от меня».

Поминки продлятся всю ночь,

а утром

на моей любимой старой кушетке

в квартире на Малой Бронной

я тихо проснусь,

к зеркалу подойду

взглянуть, как выглядит человек,

похоронивший смерть.

«Обожаю, когда внешне ничего не меняется…»

Обожаю, когда внешне ничего не меняется,

чтобы стол не сдвигался, тем более – диван,

чтобы вещи носились до достойной изношенности;

никуда не переезжать, ничего не переставлять,

пусть лежит, как лежало,

стоит, как стояло,

пусть крутится, как крутилось,

пусть не крутится, как не крутилось,

никаких перемен, замри всё вокруг!

А в это время в душе происходит революция:

всё ломается, выворачивается наизнанку, рушится —

ты уже совершенно другой человек,

но об этом никто не догадывается:

походка та же, усмешка та же,

по-прежнему внимательно рассматриваешь дам,

по-прежнему всегда готов принять сто грамм —

моя любимая хитрость,

мой любимый обман.

Бассейн

(заявка на художественный фильм)

Привиделся мне глубокий

просторный бассейн

в середине середины мира.

Дно его едва покрыто водой,

люди в бассейне стояли

небольшими кучками,

по двое, по трое, по пятеро,

и в каждой кучке – конфликт, борьба,

здесь были представлены все

противоборства рода человеческого:

вечный треугольник —

он ее любит, она любит другого,

отцы и дети, богатые и бедные,

белые и черные,

националисты и космополиты,

евреи и юдофобы,

чеченцы и русские,

ирландцы