Портрет лива в Старой Риге - Гунар Рейнгольдович Приеде

Белла, ты не слыхала, но товарищ еще раз хотела напомнить, что деньги нужно нести в сберкассу, а не оставлять в баложском кабаке, и она, разумеется, права… Белла! В самом деле! Накопим денег и поедем в отпуск в Карпаты! Будем жить в палатке… В окне универмага одно время была выставлена такая, знаешь, чудесная палатка, двухместная и… Белла!

Б е л л а (тихо, без упрека). Ты, по всей вероятности, пил вместе с ними…

Ц е з а р ь. Ни капельки. Белла, мы с тобой маленькие людишки, потому должны относиться с почтением к товарищу, которая пришла дать нам свои советы. К товарищу, у которой и мысли не возникает, что она могла бы что-то сделать не так.

А н и т а. И однако…

Ц е з а р ь. Белла, ты слышишь? Я поражен. Ах да, вероятно, это было, когда она ходила в детский сад. Правильно. Она оторвала кукле голову, чтобы посмотреть, действительно ли внутри опилки.

А н и т а. Это было в сентябре… где-то на Курземском побережье{16}… (После паузы.) Я была там в командировке, впервые за долгие годы, и под вечер случайно встретила знакомого следователя. Оказалось, два молодых парня, рыбаки, тяжело избили в то утро охотника из Риги, сломали его ружье, рассыпали дробь… Рыбаки показали следователю, что охотник на их глазах застрелил лебедя, и, когда я с ними встретилась, все трое направлялись на место происшествия. Я тоже пошла. Убитая птица лежала на самом берегу моря. Когда мы приблизились к ней, другая, оставшаяся в живых, поднялась в воздух, стала описывать над нашими головами большие круги и невыразимо жалобно кричала.

Б е л л а. А эта… оставшаяся в живых… была он или она?

А н и т а. Она.

Б е л л а. Ой!

А н и т а. Остальные какое-то время еще взволнованно покружили, а потом взяли курс на юг и улетели. Она осталась с другом, вместе с которым начала перелет через Европу… чтобы весной вновь вернуться в свое эстонское или финское болото, где теперь понапрасну ждет их гнездо… (Помолчав.) Я сказала рыбакам, что именно так им и следовало поступить, и добилась, что обвинение против них было снято. Это не было ни правильно, ни законно, ни… легко. Но я своего добилась.

Ц е з а р ь. Она своего добилась… Белла, как ты думаешь, какая у нее может быть песня? У каждого человека есть такая, своя… Не представляю, какая может быть у нее.

А н и т а. Есть одна… Я уже почти стала забывать, что такая существует… (Берет аккордеон. С минуту наигрывает, вспоминая. Потом начинает — скорее говорит, чем поет.)

«Когда сентябрь

зовет журавлей из болот,

лебедям на каналах обрезают крылья.

Как во сне к нам приходят

самолеты,

на которых мы никогда не летали,

так к лебедям во сне

приходят крылья.

Сверху —

блестящие перья,

снизу —

нежный пух,

в котором осенней ночью

можно согреть клюв.

Надежные,

верные

крылья.

Если хвост оторвать у ящерицы,

он отрастет.

Но станет короче.

Крылья отрастут и у лебедей.

Но станут короче.

С каждой осенью,

с каждым разом —

короче.

Смотрите —

как голубоглазые добродушные мужчины

укорачивают мечту!

И весной, когда я вижу

лебедей,

я думаю — красота ли это,

если она оплачена

такой ценой»[4].

И…

Б е л л а. И?

Ц е з а р ь. Что дальше?

А н и т а. Дальше? (Словно очнувшись, откладывает аккордеон в сторону, поднимается, берет пальто.) Дальше ничего. (Уходит.)

Цезарь собирает вещи — три стула, столик, телефон, графин, стакан.

Белла берет у него оба пальто и аккордеон.

Цезарь — на этот раз он — оглядывается и произносит:

«Антракт — десять минут, но у нас с вами за это время пройдет целая неделя».

Белла: «Идем».

Оба уходят.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Входит  Б е л л а, несет стол с красной лакированной поверхностью и две такие же табуретки, одеяло, шарф… Одеялом и броских тонах Белла накрывает тахту, ярко высвечивается и шарф, переброшенный через спинку стула. Мы находимся —

В КОМНАТЕ БЕЛЛЫ.

Разместив все, Белла идет к двери.

На полпути останавливается, поворачивается к нам, произносит:

«Хочешь — положу ладони

На кору продрогшей липы,

Я скажу всего два слова,

И тотчас с ветвей расцветших

Полетит пыльца, мерцая,

И на нас волною теплой

Запах сладостный прольется.

Липа голос мой узнает:

Ведь под небом Гризинькална

Мы как сестры вырастали.

Визма Белшевица»{17}.

Входит  А н и т а  с магнитофоном.

Б е л л а  уходит и тотчас вновь возвращается, неся аккордеон и вазу с еловой веткой в шишках.

Анита садится на стул.

Белла включает магнитофон.

Песню «Четыре белые рубашки» исполняет двойной мужской квартет, соло — Цезарь Калнынь.

«Коль есть четыре белых

Рубашки у тебя,

Все трын-трава, сквозь пекло

Протопаешь шутя.

Лишь песенка вдогонку

(Уж ты ее прости!):

Мол, не в рубашках дело,

А в со-вес-ти.

С утра в рубашке чистой —

К начальству в кабинет.

А взмокнет от усердья —

Смени ее в обед.

И песенка напомнит

(Уж ты ее прости!),

Что дело не в рубашках,

А в со-вес-ти.

Закапаешь вторую,

Обедая с женой, —

И новая рубашка

Сверкает белизной.

Но песенка все гуще

(Уж ты ее прости!):

Ведь дело не в рубашках,

А в со-вес-ти.

Наряды — словно взгляды,

Меняй их, не жалей!

И к вечеру рубашки

Одна другой грязней.

И песня оборвется

(Уж ты ее прости!):

Ведь не в рубашках дело,

А в со-вес-ти»[5].

Когда песня кончается, Белла выключает магнитофон и смотрит на часы.

Смотрит на часы и Анита.

А н и т а. Простите, но… я понимаю, что очень поздно, но я… не могу уйти, пока…

Б е л л а. Я разве что говорю. Сидите.

А н и т а. Вы все еще уверены, что он…

Б е л л а. Придет?

А н и т а. Да.

Б е л л а. Он не может не прийти. Ой! Сядьте, пожалуйста, куда-нибудь в другое место. На тахту… Пожалуйста!

Анита поднимается и смотрит на Беллу.

(Поправляет шарф на спинке стула.) Это его место.