Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар - Александр Исаакович Гельман

моего первого письма он никаких решений не принял. Мы боялись ему сказать, что в случае если США окажется единственной страной, обладающей атомной бомбой, она должна будет отказаться от ее применения где бы то ни было. Я это не к тому, чтобы сейчас каяться, устраивать самобичевание. Прошлое не изменишь! Но я должен, я обязан сделать все, что в моих силах, чтобы больше такие бомбы не взрывались. А существует только один способ этого добиться – содействовать тому, чтобы у Сталина как можно быстрее появилась такая же бомба. Только равновесие страха может предотвратить атомную войну. Пока эти бомбы имеются только в одной стране, эта страна начинает сходить с ума. Мы это только что наблюдали. Было предложение: для того чтобы Япония быстрее капитулировала, достаточно императору Японии показать документальный фильм об испытаниях в США первой атомной бомбы. В крайнем случае взорвать одну бомбу, а не две, как сделал Трумэн. А кто мог ему что-то сказать, если только он один имел такие бомбы? Никто. Даже Сталин промолчал. Я уверен, Трумэну наверняка какие-то генералы сейчас подсказывают, толкают – надо поставить Россию на колени, пока у них не появилась атомная бомба, потом будет поздно. Я не люблю Сталина, ты знаешь. Мне не понравилось, что ты скрыла от меня, что докладываешь обо всем, что происходит в моем доме. Я тебе больше скажу – я догадывался, что ты чем-то подобным занимаешься. Но поскольку это содействовало тому, чтобы Москва быстрее обрела бомбу, моя душа закрыла на это глаза. Я обязан все время помнить: только равновесие страха может спасти мир от новой мировой войны. И то! Это на каких-нибудь пятьдесят – восемьдесят лет. Не больше. Через пятьдесят лет бомбу научатся делать во многих странах. Даже в самых маленьких. И сама бомба станет маленькой, ее можно будет перевозить в багажнике автомобиля. За эти пятьдесят лет должно возникнуть планетарное управление особо опасными видами оружия, планетарное управление наукой и многими другими видами человеческой деятельности. Потребуется что-то наподобие мирового правительства. Но это уже забота не моя и не твоя… другого поколения. Мы обязаны дать мировому сообществу эту передышку, эти пятьдесят – восемьдесят лет, а будут или не будут эти годы использованы для создания надежной безопасности, за это мы уже не отвечаем.

Маргарита (перебивает). Ты что, всерьез считаешь, что вот тут мы сидим – два человека, и мы можем предотвратить большую мировую войну?

Эйнштейн. Вот тут, за этим столом, в тридцать девятом году тоже сидели двое – Сцилард и я, ты нам подавала чай, кофе. Здесь мы написали те два письма Рузвельту, в результате которых появилась атомная бомба. Теоретические работы всего шести-восьми человек, включая меня, сделали возможным производство этих бомб. Большую роль сыграли две женщины: Мария Склодовская-Кюри, из Польши, и еврейка из Германии Лиза Мейтнер, слава богу, успевшая эмигрировать, как и я.

Маргарита (неожиданно). Аль, эти бомбы, которые взорвали в Японии… они какого размера были?

Эйнштейн. Размера?

Маргарита. Ну да… ширина, длина… высота.

Эйнштейн. А зачем тебе?

Маргарита. Просто интересно.

Эйнштейн. Не знаю… Оппенгеймер как-то говорил: вес – четыре тонны, та бомба, которая мне снилась… ну, метра три в длину, по метру в ширину и высоту… Поиск самолета, который мог бы ее доставить до цели… это была проблема. Сейчас начали строить специальные самолеты… ракеты… Фактически началась подготовка к новой большой войне. Поэтому важно дать эти пятьдесят лет – дать время для осознания новых опасностей. Для достижения этой цели никакое занятие не позорно, не постыдно! Это возвышает, а не унижает.

Маргарита. Аль… Дорогой мой. Милый мой… Ты забываешь о своих особенностях. О своей рассеянности, абсолютной открытости. Ты всегда поглощен своими мыслями, они тобой управляют, а не ты ими. Извини, не так уж редко случалось – ночью мы в постели, и в самом интересном месте ты вдруг вскакиваешь и бежишь вниз, чаще всего совершенно голый, чтобы записать какую-то мысль, иногда сразу возвращаешься, а иногда через час или через два часа, будишь меня. Ты сам только что ругал меня, что я тебе открылась… Ты не способен что-то держать в секрете. Ты подведешь и себя, и дело. Никто не посмотрит, что ты Эйнштейн, если окажешься замешанным. Посадят до конца жизни. Этим должны заниматься другие люди, не такие, как ты.

Эйнштейн. То, на что у других уйдет год, я сделаю за месяц. Я знаю всех, кто делает бомбу… это мои товарищи, люди, которые ко мне прислушиваются.

Маргарита не согласна, крутит головой, закрывает руками лицо.

Эйнштейн (продолжает). И потом, у тебя искаженное представление о моем характере, о моих особенностях. Это легенды. Если надо, я могу быть собранным, дисциплинированным, хитрым, конкретным, внимательным к деталям, упорным, последовательным. Я опытный обманщик, между прочим. Двух жен, притом двух бдительных жен, очень умело обманывал. А как я и мой любимый доктор Густав Букки обманули тебя и твоего мужа…

Маргарита. Когда?

Эйнштейн. Когда? (В глазах Эйнштейна – задор, азарт.) В тридцать шестом или тридцать седьмом. Ты не приезжала. Я очень скучал. Мистер Конёнков тебя не отпускал, все время тебе давал какие-то поручения. Ты нужна была по его делам. А мне ты нужна была по другим делам. И мой любимый доктор говорит: «Я знаю, что надо сделать, чтоб он ее отпустил». Помнишь, ты его попросила, чтобы он тебя послушал, ты покашливала?

Маргарита. Он послушал, сказал, все в порядке.

Эйнштейн. А мистеру Конёнкову он написал, что не стал тебе говорить, не хотел расстраивать, но на самом деле «у вашей супруги есть проблемы с легкими…»

Маргарита в ужасе, на лице выражен ужас.

Эйнштейн (продолжает радостно). «…Ей необходимо проводить летом несколько недель не в пыльном, душном Нью-Йорке, а хотя бы на озере, недалеко от Принстона. У мистера Эйнштейна там есть домик для отдыха, там сейчас никто не живет».

Маргарита. Так это что, была неправда?

Эйнштейн разводит руками.

Маргарита. Бедный мой Конёнков – я действительно ему нужна была, я вела все его финансовые дела, были проблемы с налогами. Но он тут же меня отправил, отпустил. Я была уверена, что твой доктор действительно обнаружил что-то в моих легких. Ну Эйнштейн! Ну доктор!

Эйнштейн. А ты говоришь, рассеянный, не от мира сего. Ты сама только что рассказала, как я ловко с тобой все устроил: и не женился, и не потерял тебя.

Маргарита. Ну, если ты так уверен в своих способностях, ради бога… после того как я уеду, позвони