Драмы - Гуго фон Гофмансталь

двери. Дезидерио, Антонио, Батиста и Парис спеша встают им навстречу и озабоченно окружают их. После некоторого молчания.

Парис.

Что?

Джанино ( глухим голосом).

Очень плохо.

К Тицианелло, который заливается слезами.

Бедный, милый Пиппо!

Батиста.

Он спит?

Джанино.

Нет, бредит наяву. Палитру

Он требует.

Антонио.

Но ведь ее нельзя

Давать ему?

Джанино.

Напротив. Врач сказал:

Его не надо мучить. Нужно дать

Все то, о чем он просит.

Тицианелло ( в отчаянии).

Все равно,

Умрет он завтра или уж сегодня!

Джанино.

Сказал он, что скрывать не смеет больше…

Парис.

Не может умереть он! Невозможно, —

Ошибся врач, обманывает нас.

Дезидерио.

Как, Тициан, творец великий жизни,

И смерть? Так кто же вправе еще жить?..

Батиста.

Но он что чувствует? Опасность видит?

Тицианелло.

В бреду воображает он, что пишет

Картину новую, и жутко видеть

Как, задыхаясь, он спешит. Девицы

Ему позируют, а нас он выслал…

Антонио.

Но как же пишет он, откуда силы

Берет?

Тицианелло.

В загадочном одушевленьи,

Как никогда он прежде не писал,

Как будто повинуясь приказанью,

Мучительно, безумно…

Паж появляется в дверях, за ним следуют слуги. Все пугаются.

Тицианелло.

Джанино.

Парис.

Что? что с ним?

Паж.

О, успокойтесь. Отдан нам приказ

Картины из беседки принести.

Тицианелло.

Зачем?

Паж.

Он хочет видеть их, сравнить —

Он говорит: те жалкие, плохие —

С картиной новою. Теперь чудесно

Постиг он многие задачи – понял,

Что живописцем был плохим… И нам

Велел картины тотчас принести.

Прикажете?

Тицианелло.

Скорей, скорей! Спешите,

Пока вы медлите, томится он.

Слуги между тем проходят через сцену, у лестницы к ним присоединяется паж. Тицианелло идет на цыпочках, осторожно приподнимает занавес, исчезает за дверью. Остальные в беспокойстве ходят взад и вперед.

Антонио ( вполголоса).

Как страшно! Он, божественный художник,

В бреду… и жалок так невыразимо…

Тицианелло ( возвращаясь).

Он успокоился, лицо сияет,

Глаза его блестят здоровым блеском,

И, бледный, он все пишет, все спешит,

Беседуя с девицами, как прежде.

Антонио.

Так ляжем на ступени, станем вновь

Надеяться до будущей тревоги.

Батиста ( как бы про себя).

Тревога… а потом конец… конец

Тревоге всякой, и существованье

Безжизненное, мертвое, глухое…

Еще невероятное сегодня

Уж совершится завтра…

Пауза.

Джанино.

Я устал…

Парис.

Так жарко веет этот знойный воздух.

Тицианелло ( улыбаясь).

Бедняжка, ты не спал всю ночь!

Джанино ( приподымаясь, опершись на руку).

Да, правда,

Я в жизни первый раз не спал всю ночь…

Откуда знаешь ты?

Тицианелло.

Я ощущал

Вблизи твое дыханье, а потом

Ты встал и сел поодаль на ступени.

Джанино.

Казалось мне, как будто странный зов

Пронесся среди синей томной ночи.

И сна в природе не было: она

Дышала тихо влажными устами, —

Раскинувшись лежала в тьме глубокой,

Прислушиваясь к таинству молчанья.

Мерцанье звезд струилось непрерывно

На мягкую неспящую траву,

И соком наливалися как кровью

Плоды тяжелые при свете ярком

Луны, и серебрились все фонтаны

Ее лучам сверкающим навстречу.

Проснулись чудных звуков сочетанья,

И там, где тень скользила облаков,

Я слышал, будто мягко выступали

Нагие ноги… Тихо я поднялся —

Лежал я прежде около тебя.

Он встает и обращается к Тицианелло.

Тогда во тьме пронесся сладкий звук,

Как будто флейта тихо застонала,

Которую в раздумье держит фавн

В руке своей из мрамора – вот там,

У группы темных лавров, близ цветов.

Я видел, как стоял он неподвижно,

Блистая белым мрамором, вокруг

В мерцанье серебристо-голубом

Летали пчелы, жадно опускались

На красные раскрытые плоды

Гранатов, соком спелым опьяняясь

И ароматом ночи. И когда

С дыханьем тихим тьмы мое лицо

Благоуханья сада обвевали,

Мне чудилось, что веяли вблизи

Колеблемые складки мягких тканей,

Что теплая рука меня касалась.

При свете лунном, шелковисто-белом,

Кружились мошки роем иступленным,

А на пруду лежал смягченный блеск —

Дрожал, переливался, серебрился…

Не знаю, лебеди белели там

Или наяд купающихся плечи…

И несся запах алоэ, как будто

Смешавшись с нежным запахом волос

Любимой женщины… И все сливалось

В могучее, роскошное виденье…

Бессильна речь, и чувства умолкают.

Антонио.

Достоин зависти, кто видит это

Во тьме ночной – и так переживает!

Джанино.

Я в полусне пошел потом туда,

Где виден город, как он спит внизу

И кутается в чудные одежды,

Которые и месяц и волна

Соткали над его волшебным