Эмиль Верхарн: Стихотворения, Зори. Морис Метерлинк: Пьесы - Морис Метерлинк

Так, в сердце пестуя грядущую грозу,

Он слился с толпами людскими, там, внизу,

Чтоб повторять потом, с людьми другими вместе,

Их крики и шаги. Быть с ними в каждом жесте.

Как были мускулы его напряжены,

Когда, ему в лицо дыша волшебным жаром,

Всхрапнул локомотив, окутав мятым паром

Могучие свои стальные шатуны!

Вот так в душе его, податливой и кроткой,

Был город утвержден, со всей его походкой,

Со всею поступью горячечных недель,

Со всею ритмикой вибрирующей стали, —

Гигант, прядущий времени кудель!

Ну, а любимая? Увы! В какой печали

Терзалась бедная! Молитву сотворя,

Душа ее рвалась куда-то за моря!

А в сердце тяжкое забвенье и усталость, —

В пустом пространстве грез вдруг сердце заметалось:

Все вещи стали вдруг угрюмей и бедней,

Нахмурился диван, свидетель лучших дней,

Постыдно выцвела обивка милых кресел;

А ветер под вечер в деревьях куролесил,

Угрюмый, сумрачный, жестокий, как палач;

И в сердце властвовал его охрипший плач!

III

Пока в ее душе, истерзанной тоской,

Сменялись образы печали колдовской,

Он в битву ринулся, и все клинки запели,

Внезапно закалясь, как в огненной купели.

Судьбу в дугу сгибать он волею привык,

Так вихрь с востока гнет податливый тростник;

И молниями гроз над ним цвело крылато

Все озарившее чудовищное злато!

Он стал повелевать, сжигая, как огонь,

Все наважденья бед, препятствий и погонь.

Но, мощью овладев поистине державной,

Он чаровал людей своей улыбкой славной.

Он верил в добрый свет высокого ума

И в то, что движет им История сама.

Искатели его, ведомые гордыней,

Бурили землю там, где вечный лед и иней,

Он знал, что их кирки вопьются в землю впредь

Лишь там, где прячутся от глаз свинец и медь,

Где олово лежит, и серебро, и злато.

…Большие корабли, груженные богато,

Сокровища всех стран, кряхтя, везли ему,

Он именем своим украсил их корму.

Он подчинил их так, как волны не смогли бы.

Случалось, что слова, тяжелые, как глыбы,

Срывались с губ его. В неведомый предел

Под лампой, вечером, не видя, он глядел,

Над письменным столом, на славу поработав

И чуть не опьянясь от всех своих расчетов.

Он подчинил себе винты и якоря,

И мрак пакгаузов, и синие моря,

В безмерном ритме дней взманил он всё на свете —

Экватор, полюса, ночных созвездий сети, —

Он в грудь свою вобрал восторг, и блеск, и зной,

И стужу льдистую в безгранности земной!

IV

Недавние часы затишья и отрады,

Счастливые часы, о, как вы хороши!

Всей силой любящей души

Она его ждала, забыв про все преграды.

Но в дальней стороне, несправедлив и строг,

Он зовом любящей жестоко пренебрег;

Пути предвечных сил в его душе скрещались,

Он многое постиг, ликуя и печалясь;

Повиновался он, познав волшебный страх,

Закону, что царит в космических мирах;

В нем счастья времена тускнели, как в старинных

Полотнах: все цвело на фоне золотом,

Но выцвело потом

Очарованье сцен картинных!

О, эта зимняя трагическая ночь, —

Упало зеркальце, где их любовь томилась,

Где, взоры их скрестив, томленье затаилось,

Упало на паркет, упало и разбилось, —

Из пальцев любящей выскальзывая прочь.

И сердце сделалось надгробьем роковым,

Что память озарит светильником живым.

Тускнея, как цветок, как зеркальца осколок,

Она узнала, сколь осенний вечер долог!

А те, которые вернулись в старый свет,

При ней всегда блюли молчания обет.

И ни одна волна в эфирном океане

Не выплеснулась к ней в часы рассветной рани.

Но в синеву пучин впивался нежно вдруг

Взор, хорошеющий от неизбывных мук.

И расцвела любовь с такою силой шалой

В ее больной душе, тенистой, и усталой,

И полной нежности слепой,

Что смерть скользнула к ней незримою тропой;

И зимним вечером, когда белым-бела

Равнина плоская под кровлей снега зыбкой,

Любимого простив с блаженною улыбкой,

Неслышная, она неслышно умерла.

И вот теперь,

В Голландии, чье сердце пронзено

Хитросплетеньем рек кровоточащих,

Близ пустошей, в забвенье уходящих,

Где родилась любовь давным-давно,

Покинутый, нелепый флигелек

Их пережил, — легендою облек

И полувоскресил

Воспоминанье о полузабытых, —

В краю, где позолота на бушпритах

Огромных кораблей, едва ль не вросших в ил.

Молитва

Перевод В. Дмитриева

Когда моя душа, почуяв близость битвы,

В грядущее стремит полет —

Во мне растет,

Как в детстве, пламенный, давно забытый пыл,

С каким я некогда твердил

Слова молитвы.

Иные, повзрослев, я бормочу слова,

Но прежняя мелодия жива

И сердце мне волнует неизменно

И в такт его биениям поет,

Когда во мне восторга молот бьет

И я себя люблю самозабвенно.

О, искра, что блестит из глубины времен,

Молитва новая, иной святыне!

Грядущее! Тобой я вдохновлен,

Не бог, а ты владычествуешь ныне.

Ты будешь в людях жить, веселых и простых,

Ты станешь мыслями, глазами, плотью их.

Далекие! Пусть вы в мечтах не таковы,

Какими будете, планеты заселяя,

Не все ль равно мне, если вы

Мой пробудили дух, величьем окрыляя?

Как близки мне ваш трепет, ваш восторг,

О люди дней грядущих,

Потомки тех, чей труд еще не всё исторг

Из недр, так долго ждущих!

Я посвящаю вам, хозяева земли,

Весь жар моей любви, безмерно одинокой.

Пытались погасить его, но не могли

Дни вереницею жестокой.

Я не из тех, кто в прошлое влюблен,

Кто тишиной его