Жуазель - Морис Метерлинк

к тому, чтобы сделать друг друга несчастными. Я узнал, что есть нечто более непостижимое, чем красота самой прекрасной души или самого прекрасного лица, нечто более могущественное, — ибо я должен повиноваться… Не знаю, поняли ли вы меня. Если поняли, сжальтесь надо мной… Я говорил себе все, что только возможно… Мне хорошо известно, что я теряю, ибо рядом с вашей ее душа — душа ребенка, бедного и бессильного ребенка, а между тем я не могу противиться…

Астолена. Не плачьте… Я тоже знаю, что нельзя поступать так, как хочешь… и я знала, что вы придете ко мне… Есть законы более могущественные, чем законы нашей души, о которых мы всегда говорим… (Внезапно целует его.) Но я еще сильнее люблю тебя теперь, мой бедный Паломид…

Паломид. И я люблю тебя… больше, чем ту, которую люблю… Ты плачешь, как и я?..

Астолена. Это слезы ничтожные… пусть они тебя не печалят… Я плачу, потому что я женщина; но говорят, что наши слезы не мучительны… Видишь, я их могу уже утереть… Я отлично знала, что меня ждет… Я ждала пробуждения… Оно пришло, и я дышу наконец с меньшей тревогой, ибо уже счастье ушло… Вот… Теперь надо все ясно обсудить ради тебя и ради нее… Боюсь, что у отца уже родились подозрения. (Они уходят.)

Действие третье

Сцена I

Комната в замке.

Видны Абламор и Астолена, которая стоит у полуоткрытой двери в глубине залы.

Астолена. Отец, я пришла, потому что голос, противиться которому я более не в силах, мне приказал прийти. Я рассказала вам, что было с моей душой, когда я встретила Паломида. Он не был похож на других. Теперь я пришла просить вашей помощи… ибо я не знаю, что ему сказать… я поняла, что не могу любить… Он остался таким же, одна я изменилась, или раньше не понимала себя… И так как я не в силах любить того, кого выбрала из всех, любовью, какою мечтала любить, то, очевидно, мое сердце закрыто для этого чувства… Теперь я это понимаю… Я больше не стану призывать любовь; и вы увидите, что я буду жить подле вас без всякой печали и тревоги. Я чувствую, что буду счастлива…

Абламор. Подойди поближе, Астолена. Ты прежде не так говорила с твоим отцом. Ты стоишь на пороге еле открытой двери, словно готовясь бежать, и сжимаешь в руке ключ, как будто хочешь навеки закрыть тайну своего сердца. Ты знаешь, что я ничего не понял из того, что ты мне сейчас сказала, и что слова ничего не значат, когда души далеки одна от другой. Подойди ближе и не говори ничего. (Астолена медленно приближается.) Бывают мгновения, когда души соприкасаются и вдруг все знают без слов. Подойди… Они еще не соприкасаются, и их лучи еще слабо озаряют нас!.. (Астолена останавливается.) Ты не решаешься? Ты знаешь предел, дальше которого не можешь идти? Так я пойду тебе навстречу. (Он медленно приближается к Астолене, затем останавливается и пристально на нее смотрит.) Вижу тебя, Астолена…

Астолена. Отец!.. (Рыдая, обнимает старика.)

Абламор. Видишь, все это было бесполезно.

Сцена II

Комната в замке.

Входят Алладина и Паломид.

Паломид. Завтра все будет готово. Дольше ждать мы не можем. Он, как безумный, бродит по коридорам замка; я его только что встретил. Он посмотрел на меня, не говоря ни слова; я прошел мимо; когда я обернулся, то увидел, что он лукаво усмехался, потрясая ключами. Увидя, что я смотрю на него, он улыбнулся, делая мне дружеские знаки. У него явились, должно быть, какие-то тайные планы, и мы в руках повелителя, рассудок которого помрачился… Завтра мы будем уже далеко… В той стороне лежат прекрасные земли, похожие на твою родину. Астолена подготовила наше бегство, а также бегство моих сестер.

Алладина. Что она сказала?

Паломид. Ничего, ничего… Вокруг замка, принадлежащего моему отцу, ты увидишь — после многих дней, проведенных на море и в лесах — озера и холмы… совсем не похожие на эти, под этим небом, напоминающим своды грота, с этими черными деревьями, умирающими от бурь… ты увидишь небо, под которым нет ничего страшного, леса́, которые вечно бодрствуют, цветы, которые никогда не закрываются.

Алладина. Она плакала?

Паломид. О чем ты спрашиваешь? Есть нечто, о чем мы не вправе говорить, слышишь?.. Есть жизнь, течение которой не подвластно нашей жалкой жизни, и к ней любовь вправе приблизиться только молча… Мы точно двое нищих в рубище… Уходи! уходи!.. Не то я скажу тебе такое…

Алладина. Паломид… Что с тобой?

Паломид. Уйди! Уйди… Я видел слезы, выходящие из более глубокого источника, чем глаза… Есть нечто другое… Возможно, однако, что и мы правы… Но как я скорблю, о, Боже, что правота наша досталась нам такой ценой! Уходи… Я все скажу тебе завтра… Прощай… До завтра… (Уходят в разные стороны.)

Сцена III

Коридор перед комнатой Алладины.

Входят Астолена и сестры Паломида.

Астолена. Лошади ждут в лесу. Но Паломид не хочет бежать; а между тем и его и ваша жизнь в опасности. Я не узнаю моего отца. Какая-то неотступная мысль помутила его разум. Уже три дня как я слежу за ним, прячась за стены и колонны, потому что он не выносит, когда кто-нибудь его сопровождает. Сегодня, как и в предыдущие дни, он с первыми лучами солнца принялся бродить по коридорам и залам замка и вдоль рвов и стен, потрясая своими большими золотыми ключами, которые он недавно велел изготовить. Он громким голосом распевал странную песню с припевом: «Куда глаза глядят, идите!», и, его пение, вероятно, достигло ваших комнат. Я от вас до сих пор все это скрывала, ибо об этих вещах не нужно говорить без особой надобности. Должно быть, он запер Алладину в этой комнате, но никто не знает, что он там с нею сделал. Каждую ночь, как только он уходил, я слушала у дверей, но не могла уловить в комнате ни малейшего звука. Вы ничего не слышите?

Одна из сестер Паломида. Нет, я слышу только шепот ветра, проходящего через узкие щели в двери.

Другая сестра. Когда я чутко прислушиваюсь, мне кажется, что я слышу движение большого маятника стенных часов.

Третья сестра. Но кто же, наконец, эта Алладина, и