На огненной черте - Константин Михайлович Симонов

Г р о м о в. Слышь, старик, какие тут мины?

С а п е р. Известно… немецкие, товарищ капитан.

Г р о м о в. Да нет. Противотанковые или противопехотные?

С а п е р. Да вот тут недалече я две снял — пехотные. А как оно там подале — кто его знает. Всяко бывает. Он ведь хитрый.

Г р о м о в (подумав). А ну, Суббота, Курскую дугу помнишь? Повторим? А?

С у б б о т и н. Как прикажете.

М а ш а. Товарищ капитан, что вы хотите делать?

Г р о м о в (резко). Что надо! Шапкин, остаетесь за старшего. Ждать здесь. Как разминируют — жмите в Яновку. Девчат заберите.

Ш а п к и н (взывая). Товарищ капитан!..

Г р о м о в. Еще ты меня воспитывать будешь? Мне и замполита хватит. Не может того быть, сержант, чтоб Андрей Громов на поганом минном поле голову сложил. Давай жми, Суббота! (Сбегает с холма, Субботин — за ним.)

С а п е р. Куды, товарищ капитан? Нельзя! Подорветесь!

Г о л о с  Г р о м о в а. С дороги, старик! Суббота, четвертую! Жми!

Звук мотора удаляется. Все бегут на вершину холма — смотреть. Маша остается на месте, закрыв лицо руками. Последним бежит наверх сапер. Один за другим следуют четыре взрыва. Маша всякий раз вздрагивает и сжимается. Но после каждого взрыва вновь слышится удаляющийся звук мотора.

С а п е р. Видать, проскочили. Фу ты, сатана! Аж взмок. Ну, ребята… Ну, я вам скажу. Сколько воюю, впервые такого отчаянного вижу. Две головы у него, что ли?

Ш а п к и н. Одна, да буйная. Пропадет ни за грош.

Маша обессиленно садится на пенек.

Л ю с я (подходит к ней). Маша, ну перестань. Разве можно так? Живой ведь. Машка, как не стыдно! Ребята догадаются. Идем в машину. (Уводит Машу.)

Ш а п к и н (смотрит). Уже в Яновке.

С к р и п к а. То он назло, хлопцы. Факт! Вчера в атаку пошел, а сегодня на мины… За смертью ходит. То все через жену. Точно!

Ш а п к и н. Жена женой, а он всегда такой был. Под Курском тоже по минам гонял. Весь задок у машины побило. И сейчас небось покорежил. А машину майор Салтыков дал.

Г у л а й (хохочет). Ситуация получается. Вагон смеху. У меня, братцы, научный интерес поглядеть на майора, когда он свой драндулет увидит. Это ж будет картина художника Репина «Иван Грозный убивает своего сына».

С к р и п к а. То не обязательно, чтоб побило. Сейчас подморозило, можно быстро ехать. Раз — и проскочил. А мина назади рвется.

С а п е р. Его счастье — на противотанковую не попал. А то б отвоевался. Ну отчаянный мужик!

Издали доносится крик: «Эге-ей!»

Вон и ребята поспешают. Эге-ей! Давай сюды!

КАРТИНА ВТОРАЯ

Землянка ротного командного пункта. Сколоченный из досок стол, топчан с постелью командира роты. Топится небольшая печка, около которой свалены дрова. На столе горит коптилка, сделанная из снарядной гильзы. В углу на полке — телефон. У телефона, прижав к уху трубку, сидит на низенькой скамейке  Л ю с я — дежурный телефонист. Входит  М а ш а, снимает санитарную сумку и шинель и вешает их на гвоздь.

Л ю с я (прикрывая рукой микрофон). Матом кто-то ругается. Сильно! Майор Салтыков, кажется… Ой, слушать невозможно!

М а ш а. А чего ж ты слушаешь?

Л ю с я (кладет трубку). Да я уже привыкла. Тут еще ничего, а у нас на Волховском был один капитан, вот ругался… Просто ужас!

Маша озабоченно прислушивается.

Ты чего? Что-нибудь случилось?

М а ш а. А ты ничего не знаешь? Ой, Люська, какая обстановка опасная! Там капитан Громов пришел. Я слышала, они с нашим лейтенантом говорили. Понимаешь, разведчики «языка» взяли, а он сказал, что у немцев приказ есть — сегодня ночью Яновку во что бы то ни стало у нас забрать. Ночное наступление будет.

Л ю с я. Ну и пускай. Отобьют их.

М а ш а. Ты ничего не понимаешь. Главное, у нас патронов нет. Обещали и до сих пор не подвезли. Громов так переживает, мне его жалко.

Л ю с я. Да это не он, а ты за него переживаешь. Ничего, подвезут. (Переносит скамейку к печке и садится, подбрасывая в огонь дрова.) Сырые. Вот у нас в Белоруссии дрова хорошие, березовые. Горят весело так. Бывало, сидим в избе вечером с мамой, прядем, а печка гудит. Песню поем. (Напевает.)

Чаму ж мне ня петь,

Чаму ж ня гудеть?

Парсючок под лавочкой

Бульбочку грызеть.

Чаму ж мне ня петь…

М а ш а. Какая-то ты безразличная стала, Люська. Ни до чего тебе дела нет. Ты понимаешь, что значит атаку отбивать, если патронов не хватает? Вот ты представь себе: вдруг фашисты сюда, в эту землянку, ворвутся.

Л ю с я. Ну и что? Я, может, хочу, чтоб меня убили.

М а ш а. Сумасшедшая!

Люся, согнувшись, морщится от боли.

Что с тобой? Живот болит? Я тебе салол дам. Съела чего-нибудь?

Л ю с я. Не знаю. Вчера Муса моченое яблоко дал. Вкусное.

М а ш а. У меня мама моченые яблоки хорошо делает. Я любила. А теперь как-то ничего из еды не люблю. И есть не хочется.

Л ю с я. Дурочка ты моя, Машка. Только зря себя мучишь. Худая стала. Я бы так не могла любить.

М а ш а. А я могу.

Л ю с я. Без надежды можешь?

М а ш а. Могу.

Л ю с я. Ох, врешь, Мария. Без надежды — это не любовь. Ты ж надеешься. А сейчас и подавно, раз у него с женой так вышло.

М а ш а. Нет. Может, и надеялась, да перестала. Все равно смотрит, как сквозь окно. Ну и пускай. Я его все равно люблю. Мне лишь бы он живой был. Люська, он такой отчаянный. Помнишь, как он по минам поехал? Я его тогда четыре раза подряд схоронила. Как взрыв услышу, что-то вот тут оборвется и сразу так пусто, страшно на сердце. Тоска какая-то черная, как ночь. Нет, Люська, ты этого не можешь понять.

Л ю с я (укоризненно). Я-то не могу понять?

М а ш а (обнимает ее). Ой, прости, Люсенька. Я сама не знаю, что говорю.

Люся морщится от боли.

Я про салол-то и забыла. (Берет санитарную сумку и достает таблетки.) На, прими две.

Люся берет таблетки, но, пока Маша относит сумку, незаметно кидает их в печку.

Ну чего не глотаешь? Воды дать?

Л ю с я. Уже проглотила. Я и без воды могу.

Входит  Г у л а й.

Г у л а й. Дамочки, привет! (Люсе.) Крути шарманку, Люська! Вызывай начальника штаба. Комбат велел позвонить.

Л ю с я (подходит к телефону и крутит ручку). Орел, Орел!.. Я Ласточка!.. Орел!.. Заснул он, что ли?..

Г у л а й. Тоже мне ласточка! Ты моя Курочка-Ряба, а не ласточка. (Пытается обнять Люсю, но она ударяет его по руке.)

Л ю с я. А ну!.. А то звонить не буду. Орел!.. Орел!..

Г у л а й. Бледные у тебя позывные, Люська. Тоже мне позывной «Орел». Надоело. Вот я в седьмом полку у радиста позывные слышал! «Могила, могила, я гроб, я