«Блудный сын» и другие пьесы - Андрей Хинг

на берегу широкой реки, а по обеим сторонам ее — дубы. Вода в реке янтарная. На дне под пологом водорослей лежит мертвая Нада и улыбается совсем так, как ей улыбался Милан.

З о ф и я. Помню, как нам дали первый раз попробовать вина на Новый год. Мы играли в застолье. У нас была железная сковородка. Потом мы с Миланом удрали на чердак, где было такое круглое окно для вывешивания флагов. Ночь была морозная, а нам было жарко. В окно заглядывала невероятно большая луна, освещавшая серебряным светом сразу три долины. Милан целовал меня. Я его ужасно любила. Он ласкал меня, целовал, а я думала: вот так можно умереть от счастья. Он целовал меня и твердил: «Мы ведь можем любить друг друга, Зофи, ты же мне не сестра!»

М и р а. Хорошо развитые дети уже в год начинают говорить. Чем больше с ними общаются, тем раньше они начинают говорить. Мы никогда особенно не были близки с людьми, хотя этого никто не замечал. Теперь в нашей жизни ничего не изменится.

О т е ц. Во всех деревнях, где мне довелось служить, была отчаянная бедность. По ночам с вокзалов доносились жуткие стенания. Страдание, крест, нож! Откуда у меня появилась эта идея перевернуть свет?

З о ф и я. Потом я поняла, что не имела права, все-таки я была ему сестрой.

М и р а. Теперь мои руки будут отекать в непогоду. Если я решусь на операцию, увижу красивого врача в белом халате. Только и всего. В этом году у нас ничего не изменится.

З о ф и я. Эта семья — моя, и никто не может меня лишить ее.

О т е ц. Как мы были бедны! До шестнадцати лет ты не мог сам себе отрезать куска хлеба, потому что его не было вдоволь. Я вам не рассказывал. Видите этот шрам на указательном пальце. Я был мальчишкой и тайком отрезал себе кусок хлеба в кладовке, вдруг слышу, отец вошел в прихожую. Ну, я испугался и угодил себе по пальцу. Страшно бедны мы были, вся страна!

Неожиданно восстанавливается нормальный диалог.

М и р а. Зачем ты мне об этом рассказываешь?

О т е ц. Бедность — это страх…

М и р а. И…

О т е ц. И я принадлежу к тем, кто этот страх не смог преодолеть. Вы его унаследовали от меня, укрывшись за забором этого дома.

М и р а. Верно!

З о ф и я (прерывает раздраженно, торопливо). Хватит! Сил нет больше вас слушать, идиотизм какой-то, бред сумасшедших! Это как изжога от дешевой выпивки в дурной компании! Я не собираюсь на коленях ползать перед животом беременной женщины только потому, что у меня такого нет! Никогда! Ну и что, скажите на милость, живот? Почему мы должны чувствовать себя пропащими, несчастными, бедными, напуганными, глядя, как он набухает под юбкой? Ну что такое этот живот?! Бункер, временный бункер! И когда находящийся там появится на белый свет, где он окажется? За первым же углом его ждут кто с дубиной, кто с ножом, кто с доносом, кто с обманом — весь этот распрекрасный мир, для которого мы никакого интереса не представляем. Пьяницы, интриганы, лицемеры, люди, шагающие по трупам, этот сброд, умывающийся подчас сентиментальными слезами, джунгли… Ступайте со своим брюхом в этот мир, и куда подальше. Пусть себе катятся, если не могут без этого, пусть! У нас же всегда останется наш бункер! Мы обрели свой мир и имеем на него право! Это не страх! И если бы Милан знал… если бы понимал… если бы… если бы он захотел… так же, как мы… если бы… (Не может остановиться, после небольшой паузы, энергично.) А мне никакого живота не нужно! Я его терпеть не могу!

Пауза. Отец и Мира остаются безучастными.

(Внезапно, с поразительной рассудительностью, тихо.) Отец, не бойся, забудь обо всем, это неправда! Ты был достойным и смелым человеком. Во всяком случае, я знаю тебя таким, да и другим это известно. Ты светился, когда вечерами сидел с нами на кухне и учил нас житейским мудростям, и этот свет светил всей долине. Можно ли сделать больше? Нас осталось трое. Нам никто не нужен, никакие женщины, никакие дети. И нечего падать духом из-за того, что избавились от человека, который был для нас яблоком раздора! Новый год мы отметим так же, как прежде, а это всегда было прекрасно, даже когда мы были бедны. Бедность не страшна!

О т е ц. Зофи… Ох, Зофи!..

М и р а. Ох, Зофи, Зофи!..

З о ф и я. А сейчас мы зажжем бенгальские огни и что-нибудь тихонько споем! (Достает бенгальские огни и дает каждому по два.)

Мира отходит в глубину сцены.

Что будем петь? «Спустился туман…»?

О т е ц. Можно!

М и р а. Начинаем!

Поют. Зофия зажигает бенгальские огни. Серебряные искры осыпают всех. Свет гаснет.

З а н а в е с.

ЖЕНИХИ

Пьеса с переодеванием

Перевод Н. Вагаповой.

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

С т а н е  З а л о к а р.

М и р к о  З а л о к а р, его брат, профессор.

Я н е, их племянник.

Т е щ а  З а л о к а р а.

В и д а, подруга профессора.

С о с е д и.

Г о с т и  н а  н о в о с е л ь е.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Впереди полоса света, в глубине полумрак. У дверей, в глубине, зеркало; перед ним, спиной к зрителю, ж е н с к а я  ф и г у р а — в белом свадебном наряде. Платье выделяется в темноте; голова женщины и руки, поправляющие прическу, скрыты тенью. Все в полумраке. Идет сильный дождь. Капли барабанят по стенам, в водосточных трубах клокочет вода. Оконные стекла гудят, точно в них швыряют горстями песок. Слева появляются  д в о е  м у ж ч и н. Они проносят старинное кресло и исчезают в правой кулисе. Сразу за ними проходит  д е в у ш к а, она несет два больших цветка в горшках. За ней вереницей еще  н е с к о л ь к о  м о л о д ы х  ж е н щ и н, каждая с цветком. Справа, с той стороны, откуда слышен звон посуды, выходит  З а л о к а р. Разгоряченный, громогласный. Ему на вид лет пятьдесят.

З а л о к а р. Так, так, девушки, правильно! В новый дом пойдет только это знаменитое кресло и цветы. Больше никакого старья чтоб не было!

Ж е н щ и н а  у  з е р к а л а (по-прежнему стоит спиной к зрителю, неторопливо цедит слова; голос старческий). Цветы отцветут. И тогда совсем ничего не останется.

З а л о к а р. Что вы там делаете?

Женщина оборачивается. Теперь видно, что это старуха. Из-под шляпы зияет в улыбке рот. Узловатые руки поправляют кружевные оборки. Застывшая улыбка, едва различимая в полутьме. Это — теща Залокара, мать его покойной жены.

Т е щ а. Наряжаюсь! Разве не видишь? Все переодеваются — кто в новое, кто в старое. Я, по-твоему, хуже других? А что мне еще делать?

З а л о к а р (после паузы, стремительно). Да ради бога! Из этого старого дома, мамочка, берите что хотите!

Т е щ а. Я твоя теща!