Со всеми наедине: Стихотворения. Из дневника. Записи разных лет. Альмар - Александр Исаакович Гельман

Патиашвили: Я не снимаю с себя вины, я уже доложил Шеварднадзе и Горбачеву, что готов хоть завтра уйти в отставку. Понести любое наказание.

Патиашвили отвечал невнятно, волновался, сам себя перебивал, путался. Ясно было одно: он обратился в ЦК, к кому именно, не сказал, просил помочь справиться с антисоветским митингом, к которому примыкает все больше людей. Он не был уверен, что тбилисская милиция в состоянии сама справиться с такой задачей.

Васильев: И что вам ответили, кто именно ответил, фамилия, должность?

Патиашвили: Да мне, собственно, не ответили. Мне позвонил командующий Закавказским военным округом генерал Родионов и сообщил, что получил указание из Москвы очистить площадь у Дома правительства от митингующих. Мы встретились, обсудили, договорились: мэр Тбилиси и патриарх призовут людей разойтись по домам, а если не послушают, тогда… я понятия не имел ни о каких саперных лопатках, имелось в виду, что военные будут действовать щядяще, разумно…

Васильев: Разгон митингующих длился несколько часов – вам докладывали, что там происходит? Почему вы не потребовали остановиться, прекратить, вернуться в казармы, узнав, что людей избивают?

Патиашвили: Генерал Родионов мне не подчиняется…

И он опять повторил, что признает свою вину, что готов подать в отставку и понести наказание.

Следующая встреча – в штабе Закавказского военного округа, с командующим округа генерал-полковником Игорем Николаевичем Родионовым. Встреча была по-военному короткой. Генерал даже не дал нам задать вопросы.

Родионов: Я знаю, что вас интересует, и сразу отвечаю на ваши вопросы. Первое – я получил приказ из Москвы: к утру девятого апреля очистить площадь от митингующих. Приказ был выполнен. Второе – митингующие оказали сопротивление, бросали в солдат камни, били палками, прутьями, солдаты защищались, несколько человек в госпитале. Третье – газ, который был применен, это не какой-то особо опасный газ. Он соответствует нормам, принятым при разгоне демонстраций.

Васильев: А почему на разгон мирного митинга солдаты были отправлены с саперными лопатками?

Родионов: Приказа иметь при себе лопатки никто не отдавал, и лопатки был не у всех. Мне доложили, что у большинства не было. Кто-то взял, может, раньше уже участвовали в подобных мероприятиях… по опыту знали, не помешает… Злого умысла не было.

Васильев: Кто именно из высшего руководства страны принял решение о силовом разгоне митинга? Горбачев? Министр обороны?

Родионов: Понятия не имею.

Васильев: А кто вам непосредственно отдал приказ, можно узнать?

Родионов: Какая разница? Вы не следователь, я не подсудимый. От себя могу сказать: я с этим приказом был полностью согласен. Если бы это было в моей власти, я бы обязательно сам отдал такой приказ.

Генерал крепко пожал каждому из нас руку, проводил до дверей.

Следующая встреча – с Эдуардом Амвросиевичем Шеварднадзе. Она была уже под вечер и носила в основном светско-философский характер. Пили кофе с сушками, если не ошибаюсь, был даже коньячок. Эдуард Амвросиевич принимал нас как своих друзей, единомышленников, убежденных сторонников перестройки. С первых слов ему удалось создать такую атмосферу, когда неудобно задавать конкретные вопросы. Речь шла о судьбах сложнейших преобразований в стране, как министр иностранных дел, он посвятил нас и в некоторые международные проблемы. Тем не менее Борис Львович в какой-то момент нарушил эту теплую дружественную атмосферу.

Васильев: Эдуард Амвросиевич, Горбачев знал о том, что происходило в ту ночь здесь, в Тбилиси?

Шеварднадзе: Нет, как он мог знать. Его не было в Москве, он был за границей. Прилетел рано утром. Надо было отдохнуть. Он узнал только вечером, я ему доложил.

Васильев: А Патиашвили вам звонил накануне, советовался, как быть с этим митингом?

Шеварднадзе: Он звонил в ЦК, я даже не знаю, кому именно… конкретно этим занимались военные… Я вам скажу, ведь просто так оставить, чтобы нарастали в Тбилиси эти протесты, эти настроения, нельзя было. Если бы я был, как прежде, первым секретарем ЦК Грузии, я бы сам принял точно такое же решение. Парализовать жизнедеятельность города, столицы республики, недопустимо. Трагедия вышла с этими лопатками… за это надо строго спросить с военных товарищей. Конкретные, элементарные просчеты привели к большой трагедии…

После этих слов министра иностранных дел СССР встреча быстро закончилась.

Поздно вечером мы ужинали дома у одного известного грузинского кинодеятеля. Выпили, расслабились. Случайно разговор коснулся Абхазии. Егор Яковлев спросил, действительно ли существуют серьезные причины для конфликта между абхазами и грузинами. И тут вдруг мы услышали от грузинских наших товарищей, интеллигентов, создателей замечательных фильмов, самые нелестные, явно предвзятые характеристики абхазов, абхазского народа. Абхазы – упрямые, злобные люди, у них никогда не было и нет подлинной культуры, они сравнительно недавно спустились с гор… Мы были ошеломлены, притихли, сжались. Было неудобно возражать, сидя за столом, ощущая искреннюю дружественность, гостеприимство. Но Васильев не удержался.

Васильев: Как вы можете о другом народе так говорить? Они спустились с гор. А вы-то понимаете, откуда вы спустились и куда угодили?

Васильев отодвинул тарелку, поднялся, чтобы уйти. Тут вскочили мы с Яковлевым, Эльдар Шенгелая, еще кто-то: ну зачем так, Боря, мы здесь гости – многого не знаем, не понимаем… Вечеринка расстроилась, хотя еще какое-то время продолжалась. Васильев даже смягчился, перед уходом произнес тост за гостеприимных хозяев.

Рано утром мы вылетели в Москву. Пребывание в Тбилиси оставило у каждого из нас нерадостные впечатления. Васильев сидел в кресле с закрытыми глазами. Я думал, он спит. Вдруг он открыл глаза: «Вот я думаю, мы правильно сделали, что поехали или неправильно? Ты как считаешь?»

Я неопределенно пожал плечами.

Яковлев, который сидел в кресле через проход, строго напомнил: «Саша, Борис, не позже восемнадцати часов ваши материалы должны быть в редакции, иначе не успеем поставить в номер».

На этом я завершаю мои заметки, я хотел еще что-то добавить, но не могу не включить радио, «Эхо Москвы», чтобы узнать, что сейчас происходит в Киеве. Послушав репортаж с места боевых действий на Майдане, я не могу продолжать мои воспоминания. Происходящее в эти минуты в Киеве намного страшнее того, что произошло 25 лет назад в Тбилиси.

Борис Васильев верно предчувствовал: быстрые, резкие перемены в обществе чреваты долгими кровавыми последствиями.

Свобода без сюжета

Когда я представляю себе перспективу возвращения в нашу жизнь тоталитарного режима, нового произвола, я начинаю испытывать, нет, не страх, не гнев, не негодование, даже не обеспокоенность, а некое тошнотворное отвращение. Ко всему и всем, включая себя самого. При этом мне равно отвратительна как перспектива приспособленчества, так и перспектива диссидентского героизма в