Портрет лива в Старой Риге - Гунар Рейнгольдович Приеде

На палубе вы были вдвоем? Извините.

А н и т а. Вдвоем, но…

Возвращается  Ц е з а р ь — причесанный, в распахнутом пальто, неся аккордеон и футляр к нему.

Ц е з а р ь. Белла, одевайся.

Б е л л а  уходит.

(Садится в кресло и открывает футляр, чтобы уложить туда аккордеон, но, взглянув на Аниту, забывает о своем намерении.) Я, вероятно, сказал… сказал что-то, чего можно было и не говорить.

Молчание.

Ваш отзыв попал ко мне в руки только сегодня, после обеда. Читаю, а перед глазами всплывает зал Дворца культуры ВЭФа, набитый до отказа, помните, моряки и девушки даже стояли… Мы, конечно, дрожали, да, но было как-то… тепло, публика уже со второй песни была с нами на дружеской ноге, аплодировала, смеялась, просила повторить… Вы, сочиняющая отзыв, сидели там же. В том же самом зале. В тот же самый вечер. Странно, думаю я, читая. Странно.

А н и т а. Ничего странного, товарищ Калнынь. Дешевые аплодисменты льстят самолюбию, тогда как серьезная критическая оценка раздражает. Это известно.

Ц е з а р ь. Да?

А н и т а. Разве я и в самом деле должна объяснять вам, как сегодня следует относиться к критике?

Ц е з а р ь. А если и в самом деле?

А н и т а. К критике прежде всего нужно внимательно прислушиваться. Даже если она несправедлива, что иной раз возможно, тем не менее…

Ц е з а р ь. Ага! «Дышите глубже»… Так ведь опыта не хватает, товарищ Сондоре. Профессионалы, о которых пишут в газетах, наверняка дышат глубже и проглатывают, не моргнув, так сказать, глазом… со всеми потрохами…

А н и т а. Товарищ Калнынь!

Ц е з а р ь. Со мной ведь это случилось впервые, а вы представляете, что это за ощущение? Бывают такие типы, лишенные чувства юмора… Ты рассказываешь ему анекдот. Он смотрит на тебя во все глаза и спрашивает: «Что вы этим хотели сказать?» Ты совершенно смущен и краснеешь, потому что другие, кому ты рассказывал, смеялись до упаду… Ты чувствуешь себя страшно неловко, готов сквозь землю со стыда провалиться… «Что вы этим анекдотом хотели сказать нашей молодежи?»

А н и т а. Чувство меры, товарищ Калнынь, не рекомендуется терять даже при дерзостях.

Ц е з а р ь. Вы думаете?

А н и т а. Вашу недавнюю грубость хоть в какой-то мере извиняет опьянение.

Ц е з а р ь. Да?

А н и т а. Допустим, я осталась слепа и глуха к скрытым достоинствам ваших песен. Допустим. Но не оцениваете ли вы сами их слишком высоко? И вдобавок себя как поэта? Мания величия, должно быть, унаследована вами от родителей — я еще не слыхала, чтобы кто-нибудь давал своему сыну имя Цезарь, по крайней мере в Латвии… сомневаюсь, что это имя вообще можно найти в календаре… За кого вы, в конце концов, себя принимаете? За новоявленного пророка? Пять-шесть заурядных эстрадных песенок, написанных с чужой помощью… Вы окончили одиннадцать классов{12}, отслужили в армии и приобрели специальность монтера, — прекрасно, но разве сегодня этого достаточно, чтобы стать поэтом? Композитором? Ваша речь вульгарна, ваше поведение несносно, вы пьете, дружите с… (Осекается, потому что возвращается Белла, в пальто, с косынкой в руках.)

Ц е з а р ь. Продолжайте, продолжайте… Ну? С кем?

А н и т а. С… Спокойной ночи.

Б е л л а. Спокойной ночи. Извините, пожалуйста. (Берет у Цезаря аккордеон и хочет положить его в футляр.)

Ц е з а р ь. Обожди, Белла… (Встает и предлагает ей сесть.) Садись.

Б е л л а. Юлис!

А н и т а. Вот вы хотите быть Цезарем, о, и как еще хотите, но вы Юлис! Юлис, да, и я очень и очень сомневаюсь, удастся ли вам вообще когда-нибудь стать хотя бы Юлием, не говоря уж о…

Ц е з а р ь. Белла!

Белла недоумевающе пожимает плечами, садится и берется за ремень аккордеона.

А н и т а. Отсталый вкус устраивает вам овацию, прекрасно, и вам этого достаточно, чтобы потерять голову и вообразить себя…

Ц е з а р ь. Начинай, Белла. Прошу.

Его спокойный, но весьма решительный тон заставляет умолкнуть Аниту и исключить возможные возражения со стороны Беллы.

Б е л л а. Какую?

А н и т а. Совершенно безразлично, потому что теперь меня уже ничем не удивишь.

Ц е з а р ь. Никто и не собирается вас чем-то удивлять… Белла! Начинай.

Б е л л а. Хорошо, но какую?

Ц е з а р ь. Последнюю. Об испорченном телефоне.

Белла наигрывает мелодию.

Эту самую. «Я ее слышу, она меня нет».

Песня.

За парня поет Цезарь. Девушка — ее роль исполняет Белла — только говорит прозаический текст.

«Эти шутки жизнь шутить умеет,

И шутила с нами их не раз.

— Слушаю!

— Алло!

Когда девушка уйдет, то с нею

Таинство отступится от нас.

— Ну говорите же!

— Нажмите кнопку!

Девушка уходит не прощаясь,

— Что?

— Опять!

Оставляя зов лукавых глаз.

Он все время что-то обещает,

То он топит, то спасает нас…

— Говорите громче!

— Что вы сказали?

Только станет почему-то скучно,

Если все скажу я до конца.

Разве говорить об этом нужно?

— Слушаю!

— Алло!

— Да говорите же наконец!

И в ладонях приносить сердца!»[1]

Когда песня кончается, Цезарь берет у Беллы аккордеон, кладет его в футляр и идет к выходу.

Белла следует за Цезарем. У дверей она останавливается, чтобы проститься с Анитой, но Цезарь не дает ей этого сделать. Белла только взглядывает на Аниту, как бы говоря: «Мужчины, стоит им выпить… какой-то кошмар…»

Оба уходят.

А н и т а (оставшись одна, вдруг рассмеялась). Кружась… (Тотчас снова становится серьезной.) На Даугаве идет лед… В море — кружась…

Затем она быстро идет к двери, на улицу.

На полпути останавливается. Возвращается. Берет одеяла, подушку, книгу, торшер. Смотрит на нас, произносит:

«Антракт», —

и уходит.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Входит  Ц е з а р ь, в пальто, нагруженный вещами. Он несет три стула, столик, телефонный аппарат, графин. Кладет все это на пол. Расстегивает пальто. Смотрит, что бы сделать, и начинает создавать комнату. Тахту разворачивает параллельно стене. Дальше вдоль той же стены ставит стулья. Столик с телефоном и традиционным графином находит свое место в углу. Рядом с графином появляется неотъемлемый стакан, который Цезарь достает из кармана пальто.

Мы в помещении, которое можно назвать —

КЛУБНОЙ КОМНАТОЙ.

Цезарь снимает пальто. Бросает его вместе с шапкой и шарфом на тахту. Смотрит на нас, произносит:

«Я картофель в цвету,

Что ж ты ждешь от меня

Аромата гвоздики и розы?

Почему ожидаешь,

Чтобы был я не тем, что я есть?

Имант Зиедонис»{13}.

Входит  Б е л л а, несет тяжелый футляр с аккордеоном. Кладет его на пол. Выпрямляется.

Ц е з а р ь. Ну?

Б е л л а. Ну… Весь клуб обошла, чтоб тебя найти.

Ц е з а р ь.